Я повторял это про себя в такт быстрым шагам, и, пройдя три квартала на юг, начал верить в это. Каждые семь минут я смотрел на часы — я это хорошо помню, потому что ждал рассвета так, как, наверное, не ждал никто в эту ночь. Меня только раздражали нависшие надо мной небоскребы: они заслоняли небо. Где-то там, на востоке, вставало солнце. Я очень хотел увидеть его.
Это оказался хороший район — для тех, кто хотел бы посмотреть Нью-Йорк таким, как он есть. Здесь можно идти бесконечно — ноги сами несли по бесконечной Парк Авеню, уходящей куда-то за горизонт; я сворачивал просто потому, что мне понравилось здание или вывеска очередного бутика, и совершенно не думал о том, куда иду и зачем. Я шел по улицам, поглядывая на сторожевые вышки небоскребов, и вспоминал то, о чем говорил, кажется, Кеннеди. Он заметил, что все города — существительные, а Нью-Йорк — это глагол. Только многие почему-то полагают, что этот глагол — «жить», совершенно забывая про однокоренной ему и несравнимо более сильный — «выживать».
Рассвет я всё-таки пропустил. Зато увидел знаменитый Импайр Стэйт Билдинг при свете дня. Обычный небоскреб, ничем не примечательнее других, уже примелькавшихся мне в Чикаго, и тех, которые я увидел здесь, в Нью-Йорке. Улицы преобразились, людей стало намного больше, на дорогах появились утренние пробки, и я вдруг остро почувствовал разницу между собой и спешащими по делам нью-йоркцами. Уж лучше бы я оставался в черном районе, там я казался бы более незаметным, чем здесь, среди хорошо одетых, деловых, уверенных в себе людей.
Я дошел до Геральд-сквера и медленно двинулся по дороге, пересекавшей Тридцать четвертую улицу по диагонали. На углу Тридцать пятой толстый китаец продавал хот-доги с тележки; я долго смотрел на него, прежде чем подойти и протянуть свою десятку. Сдачу, не пересчитывая, осторожно положил обратно в карман, и почти благоговейно принял теплый, пахнущий кетчупом и горчицей хот-дог. Вначале я собирался найти скамейку, присесть и насладиться хот-догом как приличный американец, но вместо этого проглотил булку, почти не жуя, и тотчас пожалел, что не купил две.
Впрочем, и после одного хот-дога жизнь показалась чуть-чуть лучше. Кажется, я даже мерзнуть стал меньше — меня согревало тепло в желудке. Я понимал, что это ненадолго, но что делать дальше, не представлял. Если бы я мог сидеть на месте и ждать, я бы так и поступил, но согреться я мог только одним способом — не прекращая движения.
Звонок мобильного оторвал меня от созерцания бесконечной панорамы небоскребов и рекламных щитов.
— Русский?
— Что? — я насторожился: голос показался мне незнакомым.
— В четыре у Брайант-парка, на углу Сорок второй и Пятой авеню. Посылка от Сандерсона.
Я не успел ничего ответить — говоривший отключился. До Брайант-парка я добрался минут за десять. Ещё четверть часа слонялся вокруг, мучительно убивая время. До четырех ещё оставалось несколько часов.
Я не придумал ничего умнее, как дождаться того, кто назначил мне встречу, слоняясь по городу, и изредка присаживаясь отдохнуть на скамейках. Последние два часа я просидел на станции метро, наблюдая за спешившими с поезда и на поезд нью-йоркцами, понемногу откусывая новый хот-дог, и запивая его горячим чаем.
На встречу опоздал я, а не они, хотя я целый день кружил вокруг условленного места. Когда я увидел, кто меня ждет, мне захотелось немедленно идти назад, на уже знакомую станцию метро. Лысый мужик с водянистыми глазками расплылся в издевательской ухмылке, и мне захотелось провалиться сквозь землю. Стало стыдно — за то, что я оказался в таком положении, противно — за то, что нахожусь среди таких, как они, и неуютно — потому, что за его спиной, из припаркованной у обочины машины, выглянул один из уже знакомых мне амбалов.
— И всё-таки ты недостаточно взрослый, парень, — хрипло рассмеялся лысый, когда я поравнялся с ним. — Садись в машину.
Я молча забрался внутрь, и едва подавил в себе вздох, когда ощутил обволакивающее тепло салона. Пожалуй, я уже привык к зверскому холоду чужих улиц. И окунуться в теплый, комфортный мир снова… стало пыткой, какую я себе не мог даже представить. Хотелось закрыть глаза и заснуть. Совсем не хотелось смотреть на пистолет, которым поигрывал широкоплечий водитель. Его напарник сидел рядом с ним, а мелкий главарь, обойдя машину, уселся рядом со мной.
— Босс звонил, — прикурив сигарету, проронил он. — Говорит, ты попал в трудное положение. Не повезло, да?
Я молчал: он уже всё знал.
— Послушай, мальчик, тебя ведь просили: разбирайся с делами сам. А ты распустил сопли в первый же день. — Он вздохнул, глядя на меня. — Хорошо, что ты оказался достаточно умен, чтобы не обращаться за помощью к копам. Если ты засветишься, дело об убийстве Джека Кондора сразу же пойдет в ход, тебя предупреждали.
— Можно пропустить всё это дерьмо и перейти к делу? — грубо оборвал я. — Я всё прекрасно понял. Так получилось, что у меня нет денег. Мне они нужны — и срочно. Что там за посылка?