Тургенев и Виардо. Я все еще люблю…

Фет пробыл в Спасском почти два дня, и под конец мы кричали и орали, как в Куртавнеле. Этот человек, которого я люблю всем сердцем, обладает даром выводить меня из себя. Ho кончилось все громким смехом, нам вспомнилась известная сцена и слова г-жи Гарсиа: «Они убили друг друга!». Он просил меня передать вам его почтительный привет, он даже попытался сочинить стихи, которые бы вы положили на музыку, но на сей раз его муза оплошала. Он рассказывал мне о причудах старины Боткина, которого поселил у себя и который ему порядочно отравляет жизнь. Лишь бы тот включил его в свое завещание! Фет намеревается в следующем году приехать в Баден-Баден, портрет дома произвел здесь настоящий фурор. (Я только что сходил за пледом и укутал им колени… Да! забыл сказать главное: затопили печи!)

Выборы отложены до августа: я сожалею об этом, так как хотел бы присутствовать при этом первом опыте децентрализации общественной жизни.

Посылаю вам сегодня фотографию моего друга-философа. Сделайте с нее набросок «головы». Одна особенность: после каждого слова он издает: «эм, э-эм, э-э-эм». Уверен, что мадемуазель Пельниц угадает цвет его панталон.

Еще одно дополнение к картине: Бубуль храпит в своем углу – никогда не видел, чтобы собаки так храпели, а толстый кохинхинский петух кричит под окном ужасно низким и хриплым голосом. Ho что это! раздался чих! другой! – это мой слуга схватил насморк.

Воскресенье, 13/25 июня

Небо как будто сжалилось над нами: сегодня стоит сносная погода, мы больше не дрожим от холода, а там, в вышине проглядывает синева. Ho… это вечное «но»! я не получил письма! Оснований ожидать его сегодня не было, раз я получил одно в четверг. Ho так уж устроен человек. Надеюсь завтра получить письмо, извещающее меня о присылке векселя.

Вы не поверите, дорогая госпожа Виардо, в каком жалком состоянии находится сейчас русская литература! Я пролистал десятка два томов (журнальных), ничего! ничего! Плоская и грязная ругань, изрыгаемая с пеной у рта и как-то по-дурацки, болтовня, пустословие, ни тени какого-нибудь нового таланта, настоящая пустыня! Можно навсегда потерять вкус к литературе. Уважающий себя человек не может ввязываться в эту сутолоку, где в изобилии сыплются пощечины, раздаваемые нечистыми руками. Я складываю руки с большей убежденностью, чем когда-либо, ибо лень моя вполне оправданна. Зубоскальте, господа!

Мы только что совершили довольно милую семейную прогулку. Неужели все-таки началось лето?

До скорого свидания, theuerste Freundinn[77]. Обнимаю Виардо, всех и припадаю к вашим стопам.

Der Ihrige[78]И. T

Баден-Баден, 8 июля 1865

Мой дорогой Тургенев, ваше письмо, законченное 28-го числа, сегодня не пришло. Надеюсь, что оно замешкалось в дороге! Я вижу, что и мои письма доходят до вас так же медленно. Так где же они делают остановки? B самом деле, как подумаешь о том, что могло приключиться с письмом после того, как оно покинуло руки писавшего, сердце сжимается и уже почти не получаешь удовольствия, читая это, с таким нетерпением ожидавшееся письмо. B Петербурге вы найдете два небольших письмеца в hotel de France. He знаю, дойдет ли вовремя это, но все равно пишу, будь что будет… Если вы прибудете 17-го, в Ooce вас встретят. Ну, смотрите сами. Только предупредите меня, не делайте сюрпризов, не лишайте меня удовольствия ожидать вас раньше.

Позавчера вечером скончалась матушка Великого герцога. Неделю в Конверсационе не будет концертов. Мы отменили завтрашний музыкальный утренник.

Приехал брат Рубинштейна. Ho я его еще не видела, Розенгеймы, г-жа Шуман на посту.

Ваше описание зимы, которая стоит у вас, очень понравилось. Хотелось бы мне дать вам подобное описание удушливой жары, которой в настоящее время наслаждаемся мы, но у тебя его не будет, Никола. B доме закупорено все – и ставни и окна. Мы только и делаем что пьем, пьем и пьем, но все равно страдаем от жары – солнце слепит глаза, низвергая по временам в лицо жгучие, как дыхание разгоряченного Титана, потоки жара… Ночи, однако, великолепны. Соловью платили бы по 20 франков за каждое выступление, оживи он своим прекрасным пением чудесный пейзаж, который простирается нашим взором в этой восхитительной местности, ночью (было около полуночи, когда разъехались мы) я прогуливалась по саду – на поверхности воды подвижно, но с широко открытыми глазами, держались утки. Moe приближение напугало их. Большая лягушка прыгнула в воду. Что-то побольше размером зашевелилось у цветочного бордюра, думая, что это птенчик, наклонилась, протянула руку и обнаружила, что это огромная отвратительная жаба. Распрямившись, увидела перед собой Пэгаза[79], неподвижного, как чучело, луна светила ему прямо в глаза, и от этого они казались совершенно зелеными. Мы долго молчаливо смотрели друг на друга…

«Ish starrte und stand unbeweglich

Dem Blick zu Pegasen gewandt»[80]