Турецкий капкан: 100 лет спустя

Константинополь был камнем преткновения для держав Антанты — вопрос о его судьбе интересовал и Англию с Францией, и Россию, и Грецию.

Английская дипломатия У. Черчилля и Д. Ллойд-Джорджа даже во время войны была направлена против своих союзников по Антанте — России (прямо) и Франции (косвенно), но острый конфликт между союзниками был чреват победой Германии, и его до поры до времени британцы старались избегать, используя в качестве разменной монеты интересы балканских государств.

По своей сути это был конфликт между западными державами и Россией — закономерный и неизбежный, впервые во время Первой мировой войны отчетливо проявившийся при выборе дальнейшей судьбы Оттоманской империи, которая имела две альтернативы: произойдет ли интернационализация Константинополя и Проливов или они перейдут (вместе со сконцентрированными в этом регионе экономическими, военными и политическими интересами Англии и Франции) под власть России.

Наряду с конфликтом Англии и Франции с Россией присутствовал и конфликт Англии с Францией, ярко проявившийся после победы «западных демократий» над «германским милитаризмом» (он был отголоском десятилетий предшествующей конкуренции между этими странами в Европе и мире).

Необходимо отметить, что если дипломаты Франции на Балканах (в большей степени) и в Константинополе (в меньшей степени) достаточно давно привыкли ориентироваться на русскую политику, то для английских дипломатов сам факт русско-английского сближения был очень непривычным и побуждал их к сохранению собственных, как правило, антирусских контактов с политическими кругами балканских государств.

Удельный вес держав Антанты в разных балканских государствах был далеко не одинаков. Из трех традиционных держав-покровительниц Греции — Англии, Франции и России — две первые хотя объективно и сыграли меньшую роль, чем Россия, в достижении Грецией независимости, но по причинам географическим, экономическим и иным имели в Греции доминирующее положение, что сказалось и на позициях Ближнего Востока в эпоху Первой мировой войны. Сербия мало привлекала Англию, в то время как Франция интересовалась Сербией только с точки зрения займов и заказов французского вооружения. Болгария же еще с 80–90-х гг. XIX в. была ареной борьбы не только русского и австрийского, но и русского и английского влияния — этой балканской стране, по мнению политиков Европы, отводилась ведущая роль на полуострове.

Таким образом, традиционная разнородность, если не враждебность английской и русской политики, проявилась именно в Болгарии и Греции, тем более что Сербия уже участвовала в войне. И это было крайне некстати в преддверии такой судьбоносной операции, как Дарданелльская.

Обе державы понимали значение балканского театра военных действий. Обе считали наиболее желательным восстановление Балканского союза, направленного, с точки зрения России, прежде всего против Австрии, а с точки зрения Англии — не только против Германии и Австрии, но и против Турции (а в перспективе и против России).

Но, конкурируя между собой, союзники утратили, в частности в Болгарии, заметную долю своего влияния и находились в этой стране в менее благоприятных условиях, чем Германия и Австрия.

Другим моментом, предопределявшим глухую борьбу России и Англии (в которой Франция принимала участие на стороне Англии), был вопрос о Константинополе и судьбе Оттоманской империи.

Францию Константинополь интересовал больше, чем Проливы. Ее волновала не столько проблема Проливов в узком смысле, то есть право России беспрепятственно проводить через Проливы свои суда, сколько защита Константинополя (где имелись значительные французские интересы) как от русского, так и от английского засилья.

Англия, напротив, могла отнестись более равнодушно к Константинополю, чем к Проливам, хотя вопрос о Проливах не принадлежал к числу первостепенно затрагивающих ее интересы, но это не означало, что она (как владычица морей и колониальный доминион того времени) была готова созерцать воцарение в Проливах России, получавшей возможность свободного выхода ее флота из Черного моря.

По мнению англичан, на роль враждебного России «привратника Черного моря» вместо разлагающейся Турции лучше всего годились болгары — наиболее крепкая, энергичная и жизнеспособная нация балканского полуострова.

Но несдержанная политика правительства болгарского царя Фердинанда возложила на Болгарию ответственность за межсоюзническую Вторую Балканскую войну и этим рассредоточила внимание английских политиков между Грецией и Болгарией, тем более что Греция была и морской державой восточного Средиземноморья, особенно полезной в период проведения Дарданелльской операции.

Поэтому Греция, имевшая флот и мечтавшая о захвате Галлиполийского полуострова, и Болгария, имевшая самую сильную армию на Балканах, были желанными союзниками Антанты.