Турецкий ятаган

Отмахав приличное расстояние, так что шум преследования затих вдали, я сменил аллюр и пошел быстрым шагом, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. Только теперь, когда непосредственная опасность миновала, я понял, в каком отчаянном положении нахожусь! У меня не было ни денег, ни документов, ни зимней одежды!

Что делать в такой ситуации я просто не знал. Между тем морозец начал добираться до вспотевшей спины. Ночь была тихая, безоблачная, но холодная. Время было относительно раннее, около десяти часов вечера. Та часть Замоскворечья, в которой я находился, была застроена в основном небольшими купеческими домами, и рассчитывать перекантоваться в каком-нибудь теплом подвале доходного дома не приходилось.

Наконец я вышел на Татарскую улицу, более цивильную, чем переулки, по которым я пробирался до того. Этот район я плохо знал и в наше время, а теперь и подавно шел, как по незнакомому городу.

Когда меня совсем допек холод, вошел в какую-то небольшую церковь Там было чуть теплее, чем на улице, горели редкие свечи возле закопченных икон, и церковный хор пел стихиры.

Шла вечерня, но прихожан почти не было, только несколько старушек истово замаливали свои несуществующие и придуманные грехи. Старичок-священник входил и выходил из царских ворот, совершал непонятные для меня действия, читал молитвы, вторя ему, пел хор, все был благостно, благолепно, но не спасало меня от холода.

Знакомых, у которых можно было найти ночлег и участие, у меня в Москве не было. Единственный человек, который мог бы помочь решить эти проблемы был, к сожалению, убит еще перед Новым годом на Святки. Оставалось целенаправленно искать счастливый случай или рассчитывать на чудо. Сдаваться полиции я не хотел ни под каким видом.

Благочестиво перекрестившись и отдав общий поклон всем святым сразу, я опять вышел на улицу. После холодной церкви мне начало казаться, что на ходу удастся хоть как-то согреться. Между тем, меня уже порядком заклинило, никакие конструктивные мысли в голову не приходили, и я безо всякого смысла торопился неведомо куда по бесконечным московским улицам. Нужно было на что-то решиться, и я вошел в первый попавшийся трактир. В лицо дохнуло спертым воздухом и теплом. Заведение было из самых захудалых, вполне под стать моему платью. Под потолком горело несколько керосиновых ламп, мутно освещая не покрытые скатертями деревянные столы, за которыми пили чай крестьянского обличия люди. Я в своем надетом почти на голое тело сюртуке не совсем вписывался в обстановку, и тотчас обратил на себя внимание.

— Садись, добрый человек, здесь есть место, — неожиданно пригласил меня крестьянин в распахнутом синем армяке и бараньей шапке, лежащей рядом с ним на столе.

Я, стуча зубами от холода, смог только благодарно кивнуть и сел рядом с ним на почерневшей от времени широкой лавке.

— Ты чего это так легко по морозу бегаешь? — спросил он, разглядывая мое посиневшее лицо. — Никак проигрался?

— Почти, — неопределенно ответил я, — считай, что ограбили.

— Ишь ты, — сердобольно сказал мужик. Был он лет сорока с небольшим, с сивой уже бородой и добрыми простецкими глазами. — Чай будешь?

— Буду, но денег у меня нет, — отстучал я зубами.

— Сказал бы, у кого они есть, я бы в ножки тому поклонился. Половой! — позвал он замызганного парня в сером фартуке и с расчесанными на прямой пробор блестящими то ли от лампадного масла, то ли от брильянтина прилизанными волосами, — Подай человеку стакан и чайник принеси.

Официант пренебрежительно нас осмотрел и лениво пошел к стойке,

— Смотрю я на тебя, — обратился ко мне благодетель, — и не пойму, из каковских ты будешь сословий. На благородие не похож, на мастерового тожеть, может, из священных?

— Лекарь я, — не задумываясь, использовал я свою всегдашнюю отговорку. — Людей лечу.

— Это дело хорошее, — похвалил мужик, — а кто же тебя в таком виде на мороз выгнал?

Ответить я не успел, половой принес мутный стеклянный стакан и чайник. Мой спаситель порылся в кармане и расплатился с ним двумя копейками. Я налил в стакан слегка закрашенную чаем горячую воду. Тепло начало делать свое дело, и я почувствовал едва ли не опьянение, тело постепенно отходило, но внутри меня продолжало колотить,

— Куда ж ты теперь? — спросил мужик, забыв свой первый вопрос и с удовольствием мецената наблюдая, как я поглощаю горячую воду.

— Устроюсь как-нибудь, — ответил я, — нам бы ночь простоять, да день продержаться.

«Загадочная» фраза ввела собеседника в задумчивость. Он плеснул себе кипятка из свежего чайника, выпил, мелко отхлебывая, половину стакана, отер пот чистой тряпицей. После чего спросил, внимательно заглядывая в глаза:

— А ты хороший лекарь?

— Хороший, — коротко ответил я,

— А возьмешься полечить мужичка? Наш он, деревенский, тожеть на извозе, ломовик, да вот занедужил, того и глядишь, помрет.

— Возьмусь. А что с ним?

— Так кто ж его знает, болеет, и все. Может, родимчик или еще что.

— Родимчик бывает только у беременных и младенцев.