Тут мои размышления прервали,
— Ваше Высочество, но я же просил вас соблюдать постельный режим, да и ваша нога ещё не зажила, швы могут разойтись, — сказал спешащий ко мне Склифосовский.
— Скажите, Николай Васильевич, вы верите в Бога?
— Эк вас понесло, верю ли я в Бога? — переспросил он, присаживаясь на скамейку и снимая запотевшие очки.
— Да, в Бога, в бессмертную душу, в то, что мы все на земле с какой-то определённой целью?
— Знаете, когда ты смотришь на двух больных людей и один, полный сил, и болезнь у него вроде поддаётся лечению, а второй больной от рождения и шансов выжить у него нет, но тот который здоровый, через месяц умирает, а тот который больной и был уже одной ногой в могиле, внезапно идёт на поправку. Как правило, тот который борется до конца, имеет шанс спастись, а если и вполне здоровый человек опустит руки, то и умереть может. Сколько раз я боролся за умирающего до конца, даже в том случае, когда шансов выжить не было и случалось чудо, человек выживал, практически воскресая с того света. Некоторые рассказывают, что видели свет и лёгкость в теле. Конечно, я верю в Бога, и надеюсь, что душа бессмертна, так как нас там дальше, что-то есть. Но мне кажется такой вопрос нужно задавать мне вам. По слухам, вы воскресли и говорили с самим апостолом Петром, у врат Рая.
— С апостолом Петром не говорил, но то, что жизнь на этом не заканчивается, могу сказать точно. Меня вернули сюда с целью предотвратить череду ужасных катастроф и потрясений, а я не могу ничего исправить, да и народу не очень нужны те изменения, которые я провожу. Вон, постоянные покушения, одно за другим.
— Если бы я как врач, спрашивал у больного, как его лечить, то у меня большинство бы умирало. До того как вы дали миру эти чудные антибиотики, спасти больного от заражения всего организма и смерти, могла помочь только ампутация, причём затягивать с этим также нельзя. И не всегда на такие операции был морфий. Вы представляете, что такое, когда вам на живую отрезают руку или ногу? Но отрезав и погубив один член, врач спасал всё тело. Может, и вам нужно отсечь больной член от общества, чтобы спасти всё остальное? — спросил Склифосовский.
Тут меня кто-то, очень осторожно, начали тормошить за плечо,
— Ваше Высочество, на обед зовут.
Открыв глаза, я посмотрел на штабс-капитана, который тормошил меня. Я, похоже, задремал на скамейке.
— А где профессор Склифосовский? — спросил я оглядываясь.
— Не могу знать Ваше Высочество. Ваша матушка на обед вас зовут.
Наверное, мне опять приснилось всё это, хотя там во сне было всё очень правдоподобно, да и слова Николай Васильевича, были верными. У больного не спрашивают, чего он хочет, а дело хирурга отсечь всё больное и загнивающее, невзирая на мольбы. Значит, и мне нужно действовать более решительно, пока зараза и всё, что вызвало её появление не распространилось по всему организму.
Глава 17. Государственная дума.
Обед проходил без супруги, но в домашней обстановке, разговоров о политике не велось и когда обед закончился, я попросил отца обсудить один важный вопрос.
Усевшись в его кабинете, я долго молчал, а отец нюхал сигару, которую теперь не курил, но не выдержав, спросил,
— Так о чём ты хотел поговорить?
— Нужно отменить дворянство и социальные сословия, — ошарашил его я своим заявлением.
— И что будет вместо сословий? Да ты вообще понимаешь, что заявляя это, подписываешь всем нам смертный приговор.