Турбулентное мышление. Зарядка для интеллекта

Наблюдательность хотя и предполагает зрительное восприятие по самому словообразованию, не замыкается на тренинге образного мышления «через глаза».

Из психологии – скорее даже неврологии – известен эффект синестезии, совмещённого восприятия действительности, одновременности чувств – при прослушивании мелодий могут возникать вкусовые ассоциации, например, а мелодия может быть слышна при наблюдении абсолютно бесшумных явлений (типа северного сияния или гало).

Опытным образцом при изучении синестезии послужил Соломон Шерешевский (1886–1958), репортёр и профессиональный мнемонист. Феномену Ш. посвящено отдельное исследование:

«Ш. действительно относился к той замечательной группе людей, в которую, между прочим, входил и композитор Скрябин, у которого в особенно яркой форме сохранилась комплексная «синестезическая» чувствительность: каждый звук непосредственно рождал переживания света и цвета и, как мы ещё увидим ниже, – вкуса и прикосновения…

Синестезические переживания Ш. проявлялись и тогда, когда он вслушивался в чей-нибудь голос.

«Какой у вас жёлтый и рассыпчатый голос», – сказал он как-то раз беседовавшему с ним Л.С. Выготскому. «А вот есть люди, которые разговаривают как-то многоголосо, которые отдают целой композицией, букетом, – говорил он позднее, – такой голос был у покойного С.М. Эйзенштейна, как будто какое-то пламя с жилками надвигалось на меня…»

«От цветного слуха я не могу избавиться и по сей день… Вначале встаёт цвет голоса, а потом он удаляется – ведь он мешает… Вот как-то сказал слово – я его вижу, а если вдруг посторонний голос – появляются пятна, вкрадываются слоги, и я уже не могу разобрать…»

«Линия», «пятна» и «брызги» вызывались не только тоном, шумом и голосом. Каждый звук речи сразу же вызывал у Ш. яркий зрительный образ, каждый звук имел свою зрительную форму, свой цвет, свои отличия на вкус… Аналогично переживал Ш. цифры.

«Для меня 2, 4, 6, 5 – не просто цифры. Они имеют форму. 1 – это острое число, независимо от его графического изображения, это что-то законченное, твёрдое… 5 – полная законченность в виде конуса, башни, фундаментальное, 6 – это первая за «5», беловатая. 8 – невинное, голубовато-молочное, похожее на известь» и т. д.

Значит, у Ш. не было той чёткой грани, которая у каждого из нас отделяет зрение от слуха, слух – от осязания или вкуса… Синестезии возникли очень рано и сохранялись у него до самого последнего времени; они накладывали свой отпечаток на его восприятие, понимание, мышление, они входили существенным компонентом в его память.

Запоминание «по линиям» и «по брызгам» вступало в силу в тех случаях, когда Ш. предъявлялись отдельные звуки, бессмысленные слоги и незнакомые слова. В этих случаях Ш. указывал, что звуки, голоса или слова вызывали у него какие-то зрительные впечатления – «клубы дыма», «брызги», «плавные или изломанные линии»; иногда они вызывали ощущение вкуса на языке, иногда ощущение чего-то мягкого или колючего, гладкого или шершавого» (Лурия, 1979).

Синестезия – способность, свойство человека, но не патология и не болезнь . Большинство новорождённых именно так и воспринимают первое время окружающий мир, такое мироощущение имели и древние, что немало стимулировало их мифологическое мышление. Творческие люди в той или иной степени сохраняют синестезическую способность «запечатлевать», а не запоминать. Надеемся, что наши читатели сумеют её в себе всколыхнуть и воспользоваться всеми её преимуществами для формирования особого, «парадоксального», образного, то есть «в сумме» креативного, «взгляда» на мир, в целях развития творческого мышления.

Но уровень шума современной цивилизации всё равно мешает нам ощущать мир , как это могут дети и действительные язычники, одухотворяющие мир и видящие в его проявлениях знаки и знамения, говорящие с «духом, живущим под мостом», деревом, которое помнит нас юнцами, ночным светилом, предком под могильным курганом…

Кстати, этим обстоятельством объясняется не просто поэтика мифа. А и тот факт, что на единицу гениев в обществе традиционной культуры приходилось меньше «планктона». Античное общество тому пример:

«Гении и замечательные таланты почти всегда появлялись вспышками, группами, но именно в те периоды, когда им представлялись оптимальные возможности развития и реализации. Одной из таких оптимальных эпох был век <…> Перикла, у которого за столом собирались гении мирового ранга: Анаксагор, Зенон, Протагор, Софокл, Сократ, Фидий – почти все коренные граждане Афин, выделенные из её свободного населения, едва ли из 50 000 граждан. <…> Если принять во внимание, что творчество музыкальных гениев древних Афин не дошло до нас, что гении естественнонаучные, математические и технические не могли ни развиться, ни реализоваться, что почитались полководцы, политики, ораторы, драматурги, философы и скульпторы, только на них был социальный заказ, то ясно, что в эту эпоху в Афинах могла развиваться и реализоваться едва ли пятая доля свободнорождённых потенциальных гениев.

В Афинах вовсе не собирались величайшие умы эллинского мира. Афинское гражданство давалось нелегко – только уроженцам города, а дети от брака афинянина с неафинянкой не считались гражданами Афин. Почти все названные выше гении сформировались на месте, в результате социальной преемственности, общения друг с другом, благодаря тому, что понимание и «спрос» их творчество встречало не только в кругу ценителей, но и со стороны народа. Но никакие генетические данные не позволяют думать, что афиняне наследственно превосходили окружающие их современные народы. Секрет весь заключался именно в стимулирующей среде» [62] .

Среда античного полиса, конечно, создавала свои преимущества для реализации. А предпосылки гениальности определялись особостью мировосприятия – по-видимому, теми самыми синестезическими свойствами древнего человека, которые на благодатной почве давали такие вот всходы.

На феномене Ш, свет клином не сошёлся. Откроем настольную книгу каждого уважающего себя молодого автора «Как стать писателем», в которой знаменитый фантаст Юрий Никитин, автор цикла «Трое из Леса», объясняет буквально на пальцах:

«Первое: писатель обязан писать не информативно, а образно. Если на пальцах, то журналист пишет: «Депутат З. рассердился», писатель так не имеет права уже по статусу художника слова. Он пишет что-то вроде: «Депутат З. нахмурился» (стиснул кулаки, заскрипел зубами, взревел, зарычал и пр.), то есть он рисует картинку, а проницательный читатель, которому спешить некуда, хоть с трудом, но всё же догадается, что депутат З. рассердился.

Писатель не напишет: «Депутат З. обрадовался», а прибегнет пусть к штампам, но всё же образам – губы раздвинулись в улыбке, счастливо завизжал, подпрыгнул, лихо пригласил всех в депутатский буфет за свой счёт и пр.

Конечно, нужно избегать штампов (стиснул кулаки, заскрипел зубами и пр.), но даже самые убогие штампы и штампики лучше простой информативности журналиста».

ВОПРОС № 84

В чёрном ящике лежит то, что О’Генри, характеризующийся тонким юмором и неожиданными развязками, назвал «визитной карточкой Деда Мороза».

Что же находится в чёрном ящике?

ВОПРОС № 85

Благодаря людям этой профессии нам стали известны, например, «Верблюд» весом чуть более девяти килограммов и «Заячьи уши» весом почти в три с половиной килограмма. За подобные открытия люди этой профессии, начиная с 1848 года, расплатились «болезнью», унесшей множество жизней. Мы не спрашиваем вас, какова профессия, однако просим назвать эту болезнь. Подсказка: состоит из двух слов.

ВОПРОС № 86

Вопрос телезрителя Сергея Дубова прозвучал в одной из игр «Что? Где? Когда?» 1983 года: «Философ… был нрава весёлого. Любил очень лежать и курить люльку. Если же пил, то непременно нанимал музыкантов и отплясывал трепака. Он часто пробовал крупного гороху, но совершенно с философическим равнодушием, говоря, что чему быть, того не миновать» (Николай Васильевич Гоголь).

А как звали философа?

ВОПРОС № 87

Этот дальний родственник Вальтера Скотта и автор рыцарских романов тоже был рыцарем без страха и упрёка. «Надёжен как сталь, прям как клинок» – гласила надпись на памятнике ему. Он и сам писал, впрочем, не о себе: «В тысяче моих дел я не помню случая, чтобы я когда-нибудь употребил свои силы и способности в защиту неправого дела». Это обстоятельство стоило ему титула. Кто он?