Тупик

В красно-коричневом административном корпусе располагалась редакция журнала, в которой я работала техническим секретарём. У меня был ключ от комнаты редакции, внутри было моё рабочее место рядом с компьютером. Это была светлая, спокойная, тихая комната. Через неё можно было пройти в следующую комнату, где работал Леонид, молодой парень, закончивший Горный институт. У него в этой смежной комнате было такое же рабочее место, как у меня. Он был секретарём серии «Наука и образование», а я была секретарём серии «Гуманитарные и общественные науки». Мы только здоровались и прощались, и никогда не разговаривали. Я догадывалась, что Леониду не очень-то нравится моё поведение: в отличие от него я была совместителем, и моя основная работа была преподавательская, поэтому изначально было оговорено, что я буду работать в свободном режиме, приходить, когда у меня нет пар, и уходить, когда мне будет нужно. Леонид сидел в редакции полный рабочий день, а я ходила очень свободно. Частенько вообще приходила на час и уходила, если мне удавалось сделать все дела и я чувствовала, что никакой рабочей необходимости в моём дальнейшем присутствии в редакции нет. При этом свободном графике я всё успевала, всё делала в срок, контролировала кучу одновременно протекающих сложных процессов. У меня всегда было что-то вроде ощущения вины перед Леонидом от того, что он видит, что я хожу, как хочу, а он всегда в редакции, поэтому и старалась особо с ним не разговаривать.

В редакции стояли комнатные цветы, я их поливала. В воздухе было видно, как пылинки кружатся в солнечных лучах. Там всегда было медленное, тихое, солнечное время. Почему-то я помню помещение редакции именно весной и летом, в моих воспоминаниях за окнами всегда зелень, всегда светит солнце, хотя я проработала там несколько лет и застала разные сезоны.

Когда меня спрашивали, кем я работаю, я обычно отвечала — «девкой-чернавкой». Почему-то именно с этой древнерусской профессией у меня ассоциировались мои обязанности технического секретаря. Я вела почти весь процесс подготовки журнала: переписывалась с авторами и направляла их статьи научному редактору, потом рецензентам, потом литературному редактору, координировала все инстанции, верстальщика, издательство и пр. Проводила собрание редколлегии. Делала кучу бумажной работы со всеми этими заказ-нарядами, накладными, служебными записками, актами о списании, квитанциями на оплату (журнал, как и многие другие в то время, печатал статьи сторонних авторов, которым срочно была нужна ВАКовская публикация, за деньги), готовила финансовые отчёты, вела кучу таблиц. И, как ни странно, мне всё это было легко. Мне, пожалуй, нравилось так работать, почему бы и нет. В конце каждого редакционного цикла появлялся новый выпуск журнала, свеженький, пахнущий типографией. Стопки с новыми экземплярами лежали в углу редакции, как свежие, тёплые пирожки. В них были статьи, которыми преподаватели могли отчитываться, чтобы сохранить своё рабочее место, но, может быть, какие-то из них писались не только для этого, а люди просто хотели поделиться своими идеями, мыслями, работой. Может быть, кто-то ждал выпуска журнала со своей статьёй, хотел показать кому-то, родителям, друзьям, чувствовал, что он существует, раз его статьи печатают...

Мне нравилось координировать процессы, составлять список дел по журналу в специальной тетради, и потом вычёркивать их одно за другим. Я приспособилась в редакции всё делать так быстро, что у меня ещё было время писать собственные тексты, сидя за рабочим компьютером. Но меня всё время дёргали звонками, стихи писать в такой атмосфере было довольно нервно, и я тогда начала писать прозу — с ней как-то легче, чем со стихами, если всё время прерывают и дёргают. Собственно, именно после этой работы в редакции я начала писать прозу систематически. Это было одно из самых больших чудес, которые произошли со мной за время этой работы — открытие в себе способности писать прозу. Я просто по приколу что-то начала писать, баловаться, и вдруг вижу: батюшки святы, да я же, оказывается, могу и прозу писать! Ай да сукина дочь!