Как я уже указывал во Введении, сознательное переживание не является принципиально неизбежным феноменом; оно является во множестве оттенков и привкусов. История сознания на этой планете достаточно долгая. У нас есть убедительное и непротиворечивое свидетельство того, что все теплокровные Земли (и, возможно, некоторые другие создания) испытывают феноменальные переживания. Основные черты мозга чувственного сознания присутствуют среди млекопитающих и показывают значительные гомологии благодаря общим предкам. Они могут не иметь языка и концептуального мышления, но, похоже, что у них у всех есть чувства и эмоции. Очевидно, что они способны страдать. Но, ввиду того, что они переносят всё это без вербальных сообщений, практически невозможно исследовать этот факт глубже. Что мы должны сейчас понять, так это то, что
Сегодня, у нас есть длинный список потенциальных кандидатов на функцию сознания: Среди них возникновение состояний чрезмерной мотивации, очарование социальной координации, стратегия улучшения внутреннего отбора и распределения ресурсов в мозгах, которые становятся слишком сложными для саморегуляции, модификация и опрос целевых иерархий и долговременных планов, восстановление эпизодов из долговременной памяти, конструирование накапливаемых репрезентаций, гибкость и изощрённость управления поведением, чтения мыслей и предсказывание поведения в социальном взаимодействии, разрешение конфликтов и трудностей, создание плотно интегрированной репрезентации действительности, как целого, задание контекста, обучение на каждом шагу и так далее. Трудно поверить в то, что сознание не должно иметь этих функций. Придумайте хотя бы один пример. Есть консенсус, к которому пришли многие ведущие исследователи сознания — это то, что, по крайней мере, одна из центральных функций феноменального переживания — делать информацию «глобально доступной» для организма. Метафора Bernard Baars о глобальном рабочем пространстве имеет функциональный аспект: Проще говоря, эта теория говорит, что сознательная информация — это такое подмножество активной информации в мозгу, которая требует слежения потому, что не ясно, какая из ваших умственных способностей вам понадобится для доступа к этой информации в следующий момент. Нужно ли вам будет направлять фокус вашего внимания вообще? Нужно ли вам будет формировать концепцию о ней, думать о ней, сообщать о ней другим людям? Нужно ли будет Вам давать гибкий поведенческий ответ, такой, который вы бы взвесили и выбрали из альтернатив? Потребуется ли вам связать эту информацию с эпизодической памятью, возможно, для того, чтобы сравнить её с тем, что вы видели или слышали раньше? Отчасти, идея Baars заключается в том, что вы становитесь сознательным относительно чего-то только тогда, когда вы не знаете, какой инструмент из вашего умственного инструментария вам понадобится использовать следующим.
Заметьте, что когда вы учитесь выполнять трудное задание в первый раз, например, завязывание шнурков или езда на велосипеде, вы выполняете его всегда сознательно. Это требует внимания и забирает много ваших ресурсов. К тому же, как только вы в совершенстве освоите умение завязывать шнурки или кататься на велосипеде, вы забудете всё о процессе обучения вплоть до того момента, когда обнаружите, как трудно научить этому ваших детей. Предшествовавший процесс обучения быстро исчезает за порогом осознанности и становится быстро и эффективно исполняемой подпрограммой. Но с каким бы новым или вызывающим стимулом ни столкнулась система, её глобальное рабочее пространство активируется и репрезентируется в сознании. В этот момент, вы также начинаете осознавать процесс.