Туннель

Но когда Аллан встал, все разом умолкли. Ореол, окружавший его личность, ореол успеха, гения, силы, не померк и теперь: он внушал толпе робость и почтение. Да, никогда Аллан не казался им более грозным и внушительным, чем в этот час, когда на него обрушился удар судьбы. А ведь они клялись там, внизу, борясь в дыму за свою жизнь, убить его, где бы он им ни попался!

– Посторонитесь! – громко закричал Аллан. – Случилось несчастье, мы все скорбим об этом! Мы сделаем все, чтобы спасти тех, кого еще можно спасти!

Но тут со всех сторон послышался гул голосов. Это были те же возгласы, что раздавались с утра:

– Ты виноват… Тысячи погибли… Ты их загнал в западню…

Аллан сохранял спокойствие. Одной ногой он еще стоял на подножке. Серьезным, холодным взором смотрел он на возбужденную толпу, и его широкое лицо омрачилось. Но вдруг, когда он уже открыл рот, чтобы ответить на обвинение, он вздрогнул. Один выкрик коснулся его слуха, насмешливый и злобный возглас женщины, и он пронзил его насквозь. Больше Аллан ничего не слышал. Лишь один этот выкрик неумолимо раздавался в его ушах:

– Они убили твою жену и твоего ребенка!..

Аллан как будто вырос, он вытянулся, словно пытаясь заглянуть вдаль. Его голова беспомощно повернулась на широких плечах, темное лицо вдруг побелело, обычно сосредоточенный взор расплылся, и ужас отразился в нем. В глазах окружающих он прочел, что этот ужасный возглас был правдой. В каждом взоре он видел, что это так.

И Аллан потерял самообладание. Он был сын горняка, рабочий, как все они, и первым его чувством была не боль, а ярость.

Он оттолкнул шофера и, не сев еще за руль, двинул машину. Автомобиль врезался в толпу, которая в ужасе, с криком отпрянула в стороны.

Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся в серых дождливых сумерках.

– Поделом ему! – кричали злорадные голоса. – Пусть почувствует, каково нам!

Некоторые, однако, качали головой и говорили:

– Это не дело – женщину, малого ребенка…

Разъяренная итальянка злобно и пронзительно кричала:

– Я бросила первый камень. Я! Я попала ей в лоб! Да, их нужно было убить!

– Вам надо было убить его! Мака! Мак виноват во всем! Но его жену?.. Она ведь была такая добрая!

– Убейте Мака! – задыхаясь, визгливо кричала итальянка на скверном английском языке. Kill him![59] Убейте его как собаку!

Один вид дома, который в тусклых сумерках казался пустым, сказал Аллану все. Пока он шел по хрустевшему гравию палисадника, в его памяти отчетливо встал один случай, пережитый им много лет назад, при постройке железной дороги в боливийских Андах. Он занимал со своим другом барак, и этого друга застрелили бастовавшие рабочие. Ничего не подозревая, Аллан возвращался с работы, но барак, где лежал убитый, почему-то произвел на него глубокое, странное впечатление. Та же атмосфера окутывала теперь его дом.

В вестибюле пахло эфиром и карболкой. Когда Аллан увидел на вешалке маленькую белую шубку Эдит, у него вдруг потемнело в глазах и он чуть не потерял сознание.

Он услышал, как служанка, всхлипывая, кричала: «Господин Аллан, господин Аллан!» – и этот голос постороннего человека, полный боли и беспомощного горя, привел его в себя. Он вошел в полутемную гостиную, где его встретил врач.

– Господин Аллан!..

– Я подготовлен, доктор, – вполголоса сказал Аллан, но таким спокойным, обыденным тоном, что врач бросил на него быстрый, удивленный взгляд.

– Ребенок тоже, доктор?

– Боюсь, что его не спасти. Повреждено легкое.

Аллан молча кивнул и направился к лестнице. Ему казалось, что веселый, звонкий смех его девочки разливается по вестибюлю. Наверху, у дверей спальни Мод, сестра милосердия сделала Аллану знак.

Он вошел. Лишь одна свеча горела в комнате. Мод лежала на кровати, вытянувшаяся, странно плоская, восковая, застывшая. Бескровное лицо было прекрасно и спокойно, но, казалось, на ее полуоткрытых бледных губах застыли покорный, смиренный вопрос и легкое удивление. Веки ее закрытых глаз оставляли просвет, влажно блестевший, словно от последней расплывшейся слезинки. Никогда в жизни Аллан не мог забыть этой блестящей влаги под бледными веками Мод. Он не плакал, он не рыдал, он сидел с открытым ртом у смертного ложа Мод и глядел на нее. Непостижимое сковало его душу. Он ни о чем не думал. Неясные, смутные мысли бродили у него в голове, – он гнал их прочь… Это была она, его маленькая мадонна. Он ее любил, он по любви женился на ней. Он создал ей, выросшей в скромной обстановке, блестящую жизнь. Он оберегал ее и ежедневно напоминал ей, что нужно остерегаться автомобилей. Он всегда боялся за нее, хотя никогда не говорил ей об этом. В последние годы, правда, он не посвящал ей достаточно времени, потому что был поглощен работой. Но от этого он не любил ее меньше. Его глупышка, его добрая, нежная Мод, – вот что с ней стало!.. Проклятие богу, если он существует, проклятие бессмысленной судьбе!