Туннель

Людей с грязными желтыми лицами, возвращавшихся из туннеля, окружали и засыпали тучей вопросов, на которые они не могли ответить. Сто раз они должны были повторять все, что знали о катастрофе, а рассказать это можно было в десяти словах. Женщины, нашедшие своих мужей, бросались им на шею и открыто выражали свою радость перед другими, пребывавшими еще в ужасной неизвестности. Страх блуждал на лицах ожидавших, женщины сто раз повторяли вопрос: не видел ли кто-нибудь их мужей? Они тихо плакали, они бросались из стороны в сторону, кричали, посылали проклятия, снова останавливались и смотрели вниз, вдоль пути, пока страх не гнал их опять с места на место.

Надежда еще была, ибо слух, что погибли все находившиеся на последних тридцати километрах, оказался преувеличенным.

Наконец пришел и тот поезд, отходу которого инженер Берман сопротивлялся до тех пор, пока его не застрелили. Поезд привез первого мертвого – итальянца. Но этот итальянец погиб не от катастрофы. Он вступил в отчаянную драку на ножах с земляком, своим amico,[56] из-за места в вагоне и заколол его. Падая, amico успел распороть ему живот, и он скончался уже в пути. Все же это был первый покойник. Оператор «Эдисон-Био» завертел рукоятку своего аппарата.

Когда умершего внесли в станционное здание, никто в толпе уже больше не мог сдерживать своих чувств. Ярость воспламенилась. И вдруг все закричали (как раньше рабочие в туннеле): «Где Мак? Мак заплатит за это!» Истерически рыдавшая женщина пробивала себе дорогу через толпу других. Она бежала за трупом, вырывая из головы целые пучки волос и раздирая на себе ночную кофту.

– Чезаре! Чезаре!

Да, это был Чезаре.

Но когда взволнованные толпы рабочих с бермановского поезда (большей частью итальянцы и негры) объяснили, что больше поездов не будет, стало сразу совсем тихо…

– Больше не будет поездов?

– Мы последние…

– Кто вы?

– Мы последние! Мы!

Словно град картечи врезался в толпу. Все бессмысленно заметались из стороны в сторону, сжимая руками виски, как будто их ранили в голову.

– Последние!!! Они последние!!!

Женщины с воплями бросались на землю, дети плакали, но у иных тотчас же вспыхнула жажда мести. И вдруг вся громадная толпа с шумом и криком двинулась с места.

Смуглый коренастый поляк с воинственными усами вскочил на большой камень и заорал:

– Мак загнал их в мышеловку!.. В мышеловку!.. Отомстим за товарищей!

Толпа неистовствовала. В каждой руке вдруг очутилось по камню, – здесь их было вдоволь. Ведь камень – оружие народа. (В этом одна из причин, почему в больших городах охотно покрывают улицы асфальтом!)

Три секунды спустя во всем станционном здании не было целого окна.

– Гарримана сюда!

Но Гарриман больше не показался. Он позвонил в милицию, так как ничтожная горсточка полицейских Туннельного города была бессильна. И вот он сидел в углу, бледный, задыхающийся, не в силах овладеть своими мыслями.

Толпа осыпала его руганью и собиралась ворваться в дом. Но поляк внес другое предложение. Ведь виноваты все инженеры, говорил он, – нужно поджечь их дома, и пусть погибнут в огне их жены и дети!

– Тысячи, тысячи погибли!

– Всех их уничтожить! – кричала итальянка, муж которой был заколот товарищем. – Всех! Отомстим за Чезаре!

И она помчалась вперед, фурия с взлохмаченными волосами и в разодранном в клочья платье.

С диким ревом толпа повалила под дождем через мусорное поле. Мужья, кормильцы, отцы убиты! Впереди нужда, нищета! Отомстить! Сквозь шум раздавались отрывочные звуки пения, в разных местах одновременно пели «Марсельезу», «Интернационал», гимн Соединенных Штатов. Погибли, погибли – тысячи погибших!..

Слепая жажда уничтожения, разгрома, убийства овладела взволнованной толпой. Вырывали рельсы, сносили телеграфные столбы, сметали сторожевые будки. Треск и падение обломков сопровождались диким ликованием. Полицейских бомбардировали камнями и освистывали. Казалось, в припадке ярости все забыли о своем горе.

Впереди всех, направляясь к виллам и домам инженеров, мчалась свирепая орда разъяренных женщин.

Тем временем отчаянный бег под океаном продолжался. Все спасшиеся от обвала, огня и дыма без передышки бежали от гнавшейся за ними смерти, едкое дыхание которой уже настигало их. Некоторые брели в одиночку, со всклокоченными волосами, спотыкаясь, стуча зубами, другие шли по двое, с криком и плачем; целые полчища людей, тяжело дыша, тянулись нескончаемой вереницей; раненые, искалеченные лежали на земле и молили о милосердии. Иные останавливались, парализованные страхом, вдруг поняв, что никто не в состоянии проделать этот бесконечный путь пешком. Многие отказывались идти дальше. Они ложились, готовясь умереть. Но были и хорошие бегуны, работавшие ногами, как лошади, перегонявшие других и становившиеся предметом зависти и поношения со стороны усталых людей, у которых уже подкашивались ноги.