К полудню река вывела нас к подножию невысокой сопки. На вершине сопки виднелись развалины избы, от избы к реке уступами шли полусгнившие деревянные лотки, валялись обрывки пожарных шлангов. Возле самой реки на станине стояли останки двигателя от трактора, кругом были разбросаны пустые ржавые бочки. Похоже, мы вышли к заброшенной старательской шахте, этот дизель когда-то гнал из реки к избе воду, а в лотках промывали золото. Несмотря на всеобщее запустение и разруху, эти развалины вселили в нас оптимизм – вот оно доказательство близости цивилизации. К тому же, изба, пусть и разрушенная, представлялась мне хорошим местом для стоянки и ночлега – можно задержаться здесь на сутки-двое, можно хорошенько отдохнуть и отоспаться. Нужно было немедленно приступить к укреплению подступов к избе, но все были основательно измотаны, и я объявил привал.
Это было моей ошибкой – не стоило расслабляться. Мария стала раздувать угли, чтобы развести костер. Я присел рядом с Николаем в тени дизеля и на секундочку прикрыл глаза. Когда я проснулся, солнце уже клонилось к закату. Мария помешивала ароматную уху в котелке на треноге. Господи, откуда же у этой женщины столько сил и энергии? Пока мы с Николаем спали, она успела набить острогой щучек и теперь готовила уху.
Чудесный запах ухи разбудил и Николая. Он, едва открыв глаза, полез за голенище сапога и достал ложку. Я тоже не сплоховал, сунул руку за пазуху «пончо» и извлек оттуда «нетельную ложку» на веревочке. Вдруг Эльза, до этого спокойно лежавшая недалеко от костра и глотавшая слюну, подскочила на лапы, развернулась и оскалилась, шерсть на её загривке встала торчком. Мы тоже вскочили на ноги. По берегу реки в сторону нашего «бивуака», не торопясь, шел наш давешний знакомый – бурый медведь.
Мария опомнилась первой, она подхватила с земли свою рогатину и бросилась к корове. Мы с Николаем выставили свои «пики», прикрывая отход Марии. Эльза бросилась к медведю. Я оглянулся, Мария тянула за веревку корову по деревянным лоткам вверх к избе.
Глянул на медведя. Медведь явно хитрил, делая вид, что нас не замечает, и, вяло отбиваясь от собаки, продолжал продвигаться в нашу сторону. Мы переглянулись с Николаем – всё было понятно без слов – медведь быстрее учится охоте на нас, чем мы на него. Нервы у нас с Николаем дрогнули, и мы стали медленно отступать к деревянным лоткам, ведущим к избе.
Медведь, недовольный тем, что его хитрость не удалась, стал с яростью бросаться на собаку. Мария, видя, что из нас с Николаем хреновые охотники, и мы отступаем, криком отозвала Эльзу. Мы поднялись к избе. Внизу бесчинствовал медведь. Он разодрал все сумки с нашими скромными пожитками, опрокинул котелок с ухой и, обжигаясь, пожирал варёную рыбу. Но, самое главное, опрокинув котелок, он потушил костер.
– Вот что, мужики, теперь мы остались не только без еды, но и без огня, надо зарезать Зорьку и сбросить её вниз к медведю, а самим уходить, – сказала Мария.
О как! Это следовало понимать так: «Какие вы, к чёрту, мужики, если не можете убить какого-то сраного медведя?!» Я посмотрел на Николая, ему, как и мне, было стыдно за проявленное нами малодушие, он даже покраснел, но он был готов согласиться с Марией. Похоже, ему, как и мне, уже приходила в голову такая «правильная» мысль. Я молчал. В душе моей зародился и крепчал протест. Вместе с протестом появился и план.
– Нет, мы можем убить медведя! Именно сейчас – можем! – решительно возразил я.
– Каким образом? – недоверчиво спросила Мария.
– Мария, в отличие от медведя, я не охотник и охотиться на медведя не собирался. А медведь – охотник, он умен, силён и решителен, – чтобы разрядить обстановку, стал я балагурить, – Однако мой тезка не настолько умён, чтобы сравниться с шахматистом-разрядником и профессором математики. Он думает, что загнал нас в цугцванг, когда любое наше действие или бездействие приводит к проигрышу. Но он, соблазнившись на варёную рыбу, позволил нам добраться до избы, а это значит, что он не учел расстановки всех фигур. А эта изба на вершине сопки – очень значимая «фигура». Мы можем разобрать стену избы и сложить брёвна над деревянными лотками так, что сможем сбросить их на медведя, мы можем превратить «цугцванг» во «взаимный цугцванг» – когда проигрывает первый, кто начинает.
– Медведи очень терпеливы, – робко возразила Мария, но в её голосе слышалась надежда.
– Этот долго терпеть не будет, он твердо принял решение охотиться на нас, а нашу неопытность он принимает за трусость, – ответил я уверенно, понимая, что медведь, в отношении трусости, нас оценивает, в общем-то, правильно, но должность командира, которая опять стала возвращаться ко мне, обязывала источать уверенность.
– А если медведь пойдет по крутым склонам в обход избы, залезет на крышу и разберет её или сломает дверь? – спросил Николай.
– Жаль, что у нас нет огня, но ничего, отобьёмся рогатинами и бластером, – сказал я, вспомнив, что у меня за спиной болтается бластер.