Туман войны

Мистику я решил пока в расчет не принимать, а заняться подготовкой рейда. Вот пока все, что я мог сделать. Знамения и прочая оккультная чепуха меня волновали в последнюю очередь. Захватив распечатку, которую Степа любезно мне дал, несмотря на дефицит бумаги для принтера — чудная штука, если знаешь, как с ней обращаться, — я повернулся к товарищу спиной и направился к выходу, каждым шагом вбивая мандраж обратно в ту щелочку души, откуда тот выполз. Я поднялся наверх и направился в сторону нашего домика; там в разной степени безделья прохлаждалось пятеро парней, составлявших костяк моей группы. Нужно сказать, что отбор при отправке сюда был жестким, строже, чем в отряд космонавтов, потому что тем не надо в обязаловку уметь обращаться со взрывчаткой и оружием стран региона пребывания, уметь уничтожать противника кучей разных способов. А в остальном — требования те же: здоровье, быстрая реакция, способность принимать верные решения под стрессом, ну и хоть чуть-чуть нужно владеть хотя бы английским языком. Мне посчастливилось иметь от рождения феноменальную память и отменное здоровье, потому я и прошел этот ад, который зовут финальным отборочным испытанием, когда не только выжимают максимум из того, что дала тебе природа, но и проверяют навыки, которые вбивались инструкторами по всяким хитрым дисциплинам. Дело было в Белоруссии. Везли нас в закрытых автобусах, а после еще пару часов гнали бегом до ворот базы, напоминавшей летний пионерский лагерь. Кормежка, правда, была отличная: пять раз в день, как по часам. Но потом начиналась такая карусель, что жирок я так и не нагулял. Там я впервые увидел иностранное, а точнее, пиндостанское оружие и… возненавидел его всей душой на всю жизнь. Удобное поначалу, оно быстро показало свой норов в лесу, когда на нашу группу из шести кандидатов пошли в поиск бывалые прапоры и офицеры, которых привезли, видимо, специально, чтобы не теряли квалификации. И тут пригодилась память, потому что инструкцию к М-16А1 и А2 я изучил досконально и помнил каждое слово. Именно знание особенностей этого капризного и весьма своенравного автомата помогло нам не завалить зачет и удачно отбиться, а потом и окончательно стряхнуть со следа две поисковые партии. Всего тот зачет сдало восемь человек, двое из которых потом были все-таки выбракованы психологами: парни ударились в панику, бросили своих и лишь ценой потери оружия и благодаря способности быстро бегать по буеракам оторвались от преследования и вышли в точку условной эвакуации.

А с остальными парнями я сдружился: двое псковичей, один из Рязани и двое с Украины, сибиряком оказался я один. Через шесть недель мы оказались в Калининграде, а потом прибыли в Лиму, крупнейший перуанский порт. Полугодичная практика в чужой стране с невероятно тяжким для белого человека климатом — что может быть лучше для закрепления навыков, полученных в белорусских «партизанских» лесах? До сих пор по-доброму вспоминаю то время: лес там был свой, родной. Каждое дерево и каждый кустик, казалось, помнят еще, как наши деды гоняли фрицев по здешним местам, укрываясь в сени вековых пущ, растворяясь в мари болотных туманов. Лес давал укрытие тем, кто боролся с захватчиками, кто жил и умирал с одной только мыслью — отомстить врагу, изгнать его прочь, сделать так, чтобы не было ему тут покоя. Может быть, именно это и помогало нам тогда, а может, просто повезло, ведь должно же кому-то везти в этой жизни, так отчего же не шестерым уставшим и заляпанным грязью с ног до головы «лбам», которых загоняли в угол опытные, много повидавшие головорезы?

Так или иначе, но тут, «на латинщине», как называл наш пулеметчик Саня Горелов (для местных — команданте Алехандро Сантино) здешние места, нам никто не спешил помогать. Старшим группы военспецов был назначен подполковник Серебрянников, который в местной неразберихе интересов был как рыба в воде, поскольку варился в здешнем котле уже около пяти лет. По крайней мере на это указывали его тесные связи с мелкими полевыми командирами партизан, которые за неделю не наработаешь. Плюс говорил он не столько на испанском, сколько на одном из диалектов народности ниаруна. Испанский язык, считающийся тут общим, подполковник безбожно коверкал, вставляя для удобства русские бранные слова. Выходило очень забавно, если опустить совсем не шуточное содержание обычных разговоров Бати.

Попрощавшись со Степой, я выбрался из сухой прохлады пещер и окунулся в сумеречное влажное марево. Уже практически стемнело. Сколько тут ни живу, а привыкнуть к быстро сгущающейся темноте никак не могу, она наступает с такой быстротой, что поневоле начинает казаться, будто кто-то просто выключил свет…

* * *

Лагерь «El frente publico-liberador de Colombia». 18 февраля 1990 года, 00:03 по местному времени. «Товарищ Мигель» — старший лейтенант Егор Шубин, военный советник.