Тукай

Борись, рабочий! За права свои дерись,
В безропотных – клыки вонзают… не мирись!

В последних строках явно слышен отзвук эсеровского лозунга «В борьбе обретешь ты право свое!».

Стихотворение «Размышления одного татарского поэта» в первой публикации содержало и такие строки: «Душа моя бесстрашна, как эсер, душа моя подобна аду».

Нет ничего удивительного, что левые эсеры представлялись молодым татарским интеллигентам, недовольным существующими порядками, в том числе п Тукаю, героями, окутанными романтическим ореолом. Их экспроприаторские и террористические подвиги многим вскружили голову. Рассказывали, что они послали некоему богатею записку: «Если в такое-то время, в такое-то место не принесешь тысячу рублей, лишишься головы». Что тому было делать, отнес тысячу рублей. Одна группа эсеров, по слухам, ограбила банк, другая – почтовый поезд, где-то бросили бомбу в губернатора, где-то застрелили жандармского полковника.

Освободившегося от конституционных иллюзий молодого Тукая переполняет ненависть к полиций, чиновникам, пузатым богачам, их адвокатам, и естественно, что на первых порах эсеры подкупают его своей внешней эффектной «революционностью». Не могли не прийтись ему по душе и такие строки из эсеровской программной статьи, опубликованной в газете «Танг юлдузы» («Утренняя звезда»): «Партии, борющиеся за счастливую жизнь во всем мире, за всеобщее братство, отныне будут вынуждены силе противопоставить силу».

В. И. Ленин писал: «Мы считаем по-прежнему воззрения социалистов-революционеров воззрениями не социалистическими, а революционно-демократическими…» (курсив мой. – И. И.)7.

Симпатии к эсерам, которые в конце 1906 – начале 1907 года питал молодой поэт, были недолговечны. Но они были еще одним свидетельством перехода Тукая на позиции революционной демократии.

4

6 января 1907 года газета «Фикер» поместила следующее объявление:

«На днях я покинул медресе „Мутыйгия“. Исходя из этого, сообщаю друзьям и близким, что с сегодняшнего дня адресованные мне письма следует направлять по адресу: „Уральск. Гостиница „Казань“. Тукаеву. С уважением Г. Тукаев“.

То была не простая перемена места жительства, а официальный разрыв с медресе. Габдулла становится профессиональным журналистом, публицистом и поэтом. Все решилось в декабре 1906 года. «Мы просидели чуть ли не до утра, – утверждает Кариев, – и решили втроем, Тукаев, Белюков и я, покинуть медресе. Хотя я был из другого медресе, мы договорились поселиться вместе в гостинице». Наняли извозчика и прибыли в гостиницу «Казань», которая была только что открыта и к тому же считалась «национальной»: ее содержала компания, возглавляемая Муртазой Губайдуллиным.

Тукай поселился в отдельном номере. Комната была невелика: вся обстановка – кровать, стол и два стула, но стоила немало – пятнадцать рублей в месяц. Став обладателем отдельного номера в настоящей гостинице, двадцатилетний Габдулла взялся за работу. Свет горел в его окне ночи напролет.

Журнал «Уклар» целиком на Тукае. В других изданиях его обязанности тоже не ограничиваются корректурой: мало-помалу Мутыгый взваливает на его плечи все редактирование. «Он стал ведущим поэтом и публицистом в „Фикере“, „Эль-гаср эль-джадиде“ и „Укларе“ и мог всю работу целиком взять в свои руки», – пишет о нем Мутыгый. Если помнить, что Мутыгый любил во всем на первый план выставлять собственную персону, эти слова говорят о многом…

И вдруг в самый разгар работы Мутыгый неожиданно увольняет Габдуллу из редакции. Если перелистать стихи и статьи Тукая, посвященные Мутыгыю, то недоумение возрастает еще более. Так, в августовском номере журнала «Эль-гаср эль-джадид» (1906) в стихотворении «Редактор» Габдулла писал:

Правдолюб гоним повсюду и всегда. Но день придет —
И любовь свою в награду даст народ родной тебе.

И вот Тукая, написавшего о нем такие слова, Мутыгый увольняет с работы. Как это объяснить?

«Встав в модную в те годы позу человека, подстрекающего рабочих к забастовкам, он принялся подговаривать рабочих моей типографии бросить работу и потребовать прибавки к жалованью. Я узнал о его роли в этой истории и неоднократно делал ему внушения, но без толку. Габдулла-эфенди продолжал свои подстрекательства. Поэтому мне в конце концов пришлось {всего за две недели до закрытия моей типографии) уволить его с работы». Так писал Мутыгый в 1914 году.