Тугая струна

В бреду были свои преимущества. Когда по ее лицу струился горячий пот, добавляя очередной слой к корке вонючей грязи, покрывавшей ее липкую кожу, это означало, что пора уйти в нереальный мир, который бесконечно выигрывал в сравнении с реальностью.

Донна Дойл лежала, привалившись к стене, цепляясь за воспоминания детства, как будто они могли как-то помочь ей. Был год, когда в Валентинов день мама с папой взяли ее с собой на праздничную ярмарку в Лидс. Сахарная вата, хот-доги с тушеным луком, туманный свет фонарей на карусели, калейдоскоп разноцветных городских огней и неоновый блеск ярмарки стелятся пестрым ковром у них под ногами, как бриллианты на витрине ювелира внизу, под ними, а они кружатся на «чертовом колесе» в прохладном вечернем воздухе.

Отец выиграл для нее большого игрушечного медведя ядовито-розового цвета с глупой улыбкой, намертво пришитой к его белой физиономии. Это был последний подарок отца перед тем, как он умер. Это все он виноват, всхлипывая, думала Донна. Если бы он не ушел от них, а потом не умер, ничего бы такого не произошло. Они бы не были бедными, а она не возмечтала бы стать телезвездой, она бы слушалась маму, прилежно училась в школе и отправилась бы в университет.

Слезы закипали у Донны в уголках глаз, и она стукнула по стене кулаком левой руки.

– Ненавижу тебя! – выкрикнула она в лицо смутному призраку, человеку с худым лицом, души не чаявшему в дочке. – Ненавижу тебя, чертов сукин сын!

Судорожные рыдания по крайней мере утомляли ее, и сознание снова улетучивалось, давая ей погрузиться в блаженное беспамятство.

От дерзости, так часто проявляемой Леоном в обращении с коллегами, не осталось и следа. Вместо этого он замкнулся за той маской презрительного безразличия, которую ему так часто приходилось видеть на лицах молодых чернокожих парней как в тюрьме, так и на улице. На его улице. Несмотря на то что удостоверением у него в кармане подтверждалось, что он – один из них, он имел достаточно мозгов, чтобы понимать, что двое йоркширцев, сидевших напротив него в комнате для допросов, были по-прежнему Белыми Людьми.

– Итак, Леон, – с наигранным дружелюбием говорил Уортон, – то, что вы нам рассказываете, совпадает с тем, что мы уже слышали от детектива-констебля Хэллам. Вы с ней встретились в четыре и пошли в боулинг. Потом вы направились в паб «Кардиган Армс», после чего встретились с Саймоном Макнилом и пошли вмести ужинать, – он ободряюще улыбнулся.

– Это означает, что ни вы, ни она не убивали Шэз Боумен, – сказал Маккормик.

Леон уже раньше решил, что он скорее всего расист. Характерная розовая лоснящаяся физиономия, на которой ничего не отражалось, жесткие и холодные глаза, влажные губы, готовые в любую секунду сложиться в презрительную усмешку.

– Никто из нас не убивал Шэз, приятель, – сказал Леон, нарочно растягивая слова. – Она была нашим товарищем. Возможно, мы и недолго пробыли единой командой, но друг за друга постоять уже умеем. Вы только зря теряете с нами время.

– Нам нужно все делать по правилам, дружище. Вы и сами прекрасно это знаете, – вмешался Уортон. – Если вы собирались изучать психологию маньяков, вам должно быть известно, что девять из каждых десяти убийств совершаются родственниками или любовниками. Итак, когда Саймон присоединился к вам, какой у него был вид?

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Так, ладно. Он выглядел возбужденным, взволнованным, расстроенным?

Леон помотал головой:

– Ни то, ни другое, ни третье. Он был немного задумчив, но я отнес это за счет того, что с нами не было Шэз. Мне казалось, что она ему нравится, и он был разочарован, когда она не пришла.

– С чего вы решили, что она ему нравится? Леон развел руками:

– Ну, все его поведение, понимаете? Как он старался произвести на нее впечатление. Как он всегда оглядывался на нее. Как то и дело упоминал о ней в разговоре. Все, что человек делает, когда испытывает к кому-то интерес. Вы понимаете, о чем я?

– Как вам кажется, он вызывал у нее интерес?

– Не думаю, чтобы Шэз вообще кем-то интересовалась. Не подумайте чего дурного. Но по мне, так она была слишком сдвинута на почве работы, чтобы ей хватало времени на что-то еще. Не думаю, что Саймону бы тут обломилось и он бы сумел ее охмурить. Разве только предложив ей что-то действительно интересное. Например, если бы он мог как-то вывести ее на серийного убийцу.

– Он не говорил, что караулил ее у дома? – прервал его Маккормик.

– Нет, не говорил. Но вы бы на его месте, наверно, тоже не сказали? То есть, если бы думали, что женщина продинамила вас, вы не стали бы сразу же кричать об этом на всех углах. В том, что он об этом не сказал, нет ничего странного. Наоборот, начать что-то говорить, рассказывать всем и каждому, как вам нагадили на голову, – вот это было бы уже странно.

Леон зажег сигарету и снова уперся в Маккор-мика пустым, ничего не выражающим взглядом.

– Как он был одет? – задал вопрос Уортон. Леон нахмурился, пытаясь сосредоточиться.

– Кожаная куртка, рубашка-поло зеленого цвета, черные джинсы, черные башмаки.