Туда, где седой монгол

Вот здесь на них набросилась, хлопая чёрными крыльями, настоящая темнота, ощущаемая даже через повязки, даже по запаху и на слух — шаги стали раскатистыми и гулкими, а уши будто бы закрыли ладонями. Когда прошли через горло пещеры и коридор сделал один залихватский поворот, она сразу же рассеялась.

Наран почувствовал, что его больше никто не держит. Сорвал повязку, обернулся, но увидел только заходящего следом и праздно размахивающего двумя луками Атамана. Наранов он тут же отшвырнул к стенке, туда же отправил, сняв с плеча, колчан, а стрелы заботливо переправил в свой. Теперь, когда Наран рассматривал разбойника вблизи, у него обнаружился животик, а плечи, некогда могучие, под тяжестью испытаний, а может, напротив, от осёдлой жизни, опустились, и обросли одряхлелой, обвислой кожей. Пояс на халате повязан как попало, массивные ножны с изогнутым мечом-ятаганом болтались на бедре, так, словно это не оружие, а ложка к обеду. Наран ни разу не встречал такого оружия у степняков. Должно быть, разбойник добыл это оружие в одном из походов в пустыни. Эта же пустыня, должно быть, выжгла у него на макушке массивную проплешину, повыдергав с корнем все волосы.

На другом бедре притулился колчан, из-за того, что половина стрел была без оперения, казавшийся старой плешивой вороной. Кажется, все хорошие стрелы достались ему от Нарана.

Здесь тлел костёр, выдыхая в потолок искры, на камнях и на растянутых верёвках сушилось мясо в обрамлении трав и кореньев. Над костром в неровном, закопченном котелке лениво булькала похлёбка. На земле — несколько ковров, разложенных друг на друге и покрывающих таким образом весь пол. Некоторые были вполне традиционного, войлочного плетения, на других можно разглядеть поблекший, но всё ещё различимый рисунок — очень искусный, таких Наран раньше не видел. Да и материалу они были очень странного, плотного и ворсистого. Ковры подползали к кострищу, как побитые шавки, и чем ближе, чем больше прожжённых пятен появлялось на их шкурах.

В тёмном углу стоял войлочный идол, почему-то отвёрнутый лицом к стенке пещеры, так, что друзья вынуждены наблюдать его сгорбленную спину. Даже так можно было сказать, что это очень странный идол. Ушей у него не было совсем, а глаза замотаны плотной тканью, такой же, которой завязывали глаза им. На высокой подушке перед его плечом было традиционное подношение в миске — только вместо молока там был кусок мяса.

— У нас есть идол, идол не имеет ушей, и глаза его слепы оттого, что вечность закрыты тряпкой, — сказал Атаман. Он оттеснил гостей к стене, встал на колени за спиной у войлочного бога, с достоинством ему поклонился, положив перед собой руки. — Мы, конечно, чтим его, но соблюдая все предосторожности, чтобы нас не нашли. Когда он хочет принять подношение, он просто поворачивает голову и ест, а потом снова отворачивается к стене.

На ровной части стены белой краской были изображены сцены из разных сказок. Какие-то сцены казались Нарану знакомыми, о каких-то он не слышал даже от самого увлечённого Сказочника, что таскается за ним с самого детства. Здесь и юноша, поехавший с Луной наперегонки, и восточные сказки, с прекрасными принцессами и шатрами с огромными куполами, что достают до самых звёзд. Всё очень небрежно, но в то же время в этих неказистых линиях пряталась душа, текла по ним, как кровь по венам. Это напомнило Нарану исполнение этих же сказок Уруваем. Наверное, они с художником найдут общий язык.

Он скосил глаз и увидел, что друг тоже разглядывает рисунки.

Там же, в нишах стены разложена утварь, глиняные кувшины и чашки, и на этом предметы, предназначенные для мирного общения между людьми, заканчивались. Чувствовалось, что люди здесь живут войной, и Наран ни за что не хотел бы прогуляться здесь с завязанными глазами. В иных местах сложно было сделать шаг, чтобы не наткнуться на что-нибудь острое. Там сложены копья, большие и маленькие дротики, сабли и мечи, такие кривые, что даже между двумя саблями не было единства в форме; и изъеденные ржой, но всё ещё способное проделать в человеческой шкуре дырку. От этой ржи, подумал Наран, они становятся куда опаснее. Кислое железо проникает в кровь, и, даже если рана оказалась не смертельной, человек умирает в страшных корчах в течение двух дней. Ненатянутые луки — и монгольские, и большие, из которых невозможно стрелять с коня. Зачем они вообще нужны, интересно? Кому требуется стоять неподвижно, целясь в мчащегося на тебя всадника? Ведь если его убьёт стрелой или даже убьёт коня, тебя всё равно накроет несущейся во весь опор тушей…

— Можете снять повязки, — строго сказал Атаман, и повернувшись, узрел блеск смотрящих в разные стороны глаз. — А… уже сняли. Присаживайтесь.

Скрестив ноги, он сам опустился возле костерка. Ножны с ятаганом устроились под задницей. Кажется, его не так уж и часто вынимали, так что оружие привыкло даже к такой роли. Отщипнул от коптившейся лошадиной ноги кусок.

Урувай робко спросил:

— А где все остальные? Пятьдесят тысяч бандитов?