Цзян

Да будут мне свидетелями вес боги, -подумал Чжилинь, — я сделаю из этого парня самого могущественного тай-пэня в Китае. Я связан с ним так же тесно, как и он связан со мной. Благодаря греху его молодости, я спасен от бездеятельности, которая грозила уничтожить меня. Клянусь всеми богами, великими и малыми, черва него я выйду на Запад. Я еще сыграю роль Небесного Покровителя Китая. С сегодняшнего дня я начинаю свою борьбу за то, чтобы поднять Китай из грязи, в которую его ввергли происки чужеземных чертей и наш собственный идиотский провинциализм.

* * *

Цзю Симин был очень толстым человеком с кислым выражением лица и пуговичными глазами, в глубине которых затаилось пламя. Он то погружался в угрюмое молчание, то вспыхивал, как порох, будто пытаясь сбить Чжилиня с толку своим противоречивым поведением.

Тем не менее, его отчаянный традиционализм скоро вылез на поверхность, как он его ни прятал. Лиан Хуа, девушка, забеременевшая от Эндрю, была его дочерью, и он, естественно, негодовал по этому поводу. Но она была всего лишь дочерью, и особой ценности для него не представляла. Вот сыновья — другое дело. В них была его жизнь, потому что они продолжат его дело.

Очень дипломатично Чжилинь предложил кандидатуру одного китайца, чьи родственники были в восторге от идеи, что их сын породнится с могущественным Цзю. Они к тому же были сами достаточны богаты, чтобы Цзю Симин успокоился на этот счет Проницательный Чжилинь понял, что этот дракон, несмотря на все свои широковещательные угрозы заставить Эндрю жениться на его дочери, дойди дело до этого, первым воспрепятствовал бы такому браку. Гвай-ло,даже такого высокого ранга, как будущий тай-пэнь,не казался ему такой уж блестящей партией. Достаточно и того, что ему приходится поддерживать с ними деловые контакты. Но позволить одному из них войти в семью? Да ни за что на свете!

Цзю Симин видел в гвай-лотолько варваров и сущих детей по части культуры. Китайской культуре свыше четырех тысяч лет. Что рядом с этим значат какие-то две-три сотни? Он хотел с ними иметь как можно меньше общего.

Но Хуанченгские склады он тоже хотел.

На четвертый день их переговоров, когда уже можно было смело сказать, что лед тронулся, они пили жасминовый чай, принесенный симпатичной молодой девушкой. Ей было лет девятнадцать или двадцать, почти как Лиан Хуа.

Чжилинь наблюдал за девушкой с интересом, поскольку она была единственным человеком, который был допущен в комнату во время их переговоров. Чжилинь понял, что все это неспроста. И его подозрения подтвердились: девушка не покинула комнату, разлив чай, а присела у их столика, сложив руки на коленях и скромно потупив голову.

— Это Шен Ли, — небрежно представил ее Цзю Симин, не глядя на нее, — подруга Лиан Хуа. Еще с детства. — Он пригубил из своей чашки. — Теперь моя дочка выросла... — Тут Цзю посмотрел на Эндрю, буквально сверля его взглядом. — И ей надо расставаться с детскими привычками.

Чжилинь подумал, что он говорит о живом человеке, как о тряпичном зайце с оторванным ухом, которого теперь, когда дочка выросла, можно выкинуть на помойку.

— Лиан Хуа предстоит начинать новую жизнь в ее новой семье, так что ей будет несподручно тащить за собой лишний багаж, — продолжал между тем Цзю Симин. — И, как часть нашей сделки, Ши Чжилинь, я предлагаю, чтобы вы взяли эту девушку к себе. Делайте с ней, что хотите. А дочери я скажу, что вы предложили Шен Ли работу и лучшее жалование, чем то, которое ей могу платить я. И давайте на этом деле поставим точку.

Чжилинь, чувствуя, что девушке в любом месте будет лучше, чем в доме этого человека, согласился. И только гораздо позже, уже устроив ее в дом своего приятеля, он понял истинные причины того, почему Цзю Симин хотел отделаться от нее.

— Я пришла в дом Цзю с матерью, — сказала она ему как-то раз, когда он зашел проведать ее. — Тогда я была еще слишком мала, чтобы делать что-нибудь по дому, ну меня и приставили к Лиан Хуа в качестве компаньонки.

На ней была отделанная парчой шелковая национальная одежда, которая скрывала недостатки се худенькой, как тростинка, фигуры. Когда Чжилинь зашел за ней, она поклонилась ему до земли и во все время разговора называла его «чжуреном», то есть господином, и использовала самые уважительные формы местоимения второго лица.