Цыганское проклятье

И исчезла пропасть, разделяющая их. Исчезли время, положение, статус. Исчезли имена, титулы, люди, события… Остались только эти губы, эти глаза, синие, как море, и жар двух тел, узнавших друг друга сквозь века и потери… И невозможность оторваться друг от друга!

– Ты сумасшедший… – Руки Лены гладили его спину, его волосы, его лицо. – Какой же ты сумасшедший…

– Я знаю… – улыбался Федор и снова ловил поцелуем ее губы. Снова возвращался в желанный рай, как заведенный продолжая шептать: – Я люблю тебя! Я хочу тебя всегда! Поехали со мной в Москву!

И она кричала:

– Да. Да! – И снова смеялась: – Ты сумасшедший! И я тоже люблю тебя!

А может, все было по-другому, но так же волнительно и безумно прекрасно…

Рассвет, проникающий первыми лучами солнца в окно старого чердака, застал Федора врасплох… Черт! Как же несправедливо после такой шикарной ночи и пары часов сна идти на какую-то дурацкую съемку! А может, сказать, что заболел?

Нет, не пойдет! Михалыч и так на него зуб точит… И Лену оставлять после всего, что было, после того, что он ей наобещал – как минимум предательство!

Точно почувствовав его настроение, она тихо застонала, просыпаясь, и распахнула глаза. Заметив любующегося ею Федора, Лена улыбнулась, выгнулась, как довольная кошка, и приподнялась на локте:

– Феденька…

Нет, как бы ему не хотелось – надо сказать!

– Лен…

Но она не дала это сделать. Ее губы нашли его, и мир снова перестал существовать. Еще часика на три…

– Лен… – Федор, наконец, оторвался от девушки, сел и огляделся. Чердак явно был давно заброшен, но – что радует – мебель на нем оказалась боевая. Не то, что делают сейчас…

– Я знаю, любимый! – Девушка села рядом с ним. – Тебе нужно возвращаться в монастырь, а меня, наверное, ждет злой папа. Хотя… после моего неудачного замужества, как ты понял, он махнул на меня рукой.

– Я бы не сказал… – Федор чмокнул ее в плечико, выудил из-под дивана одежду и, поделив на свое и Ленкино, принялся одеваться. – Честно, думал, что он меня убьет. Не разговор, а допрос с пристрастием мне устроил.

– Я слышала его окончание. Благодарю тебя за заботу обо мне…

– Лен. – Федор, не застегнув рубашку, уставился на нее. – Ты же понимаешь, что это не только забота – это единственный выход! Надо сказать твоему бывшему, что клада нет, и он успокоится! А через пару дней, когда закончатся наши съемки, я увезу тебя отсюда! Здесь я даже на денек не могу тебя оставить, чтобы не волноваться!

– Ничего не выйдет… – Лена встала, расправляя платье. – Захар знает, что клад существует. Он читал дневник Русалова – его последние записи о наступлении большевиков и о том, как и где он оставляет сокровище. А так как за все эти годы никто так и не нашел клад, Захар будет за него бороться! До последнего!

– Отлично! Тогда давай мы с ребятами сфабрикуем отрывок из якобы кинопередачи о том, что этот клад нашли еще в… например, в восемнадцатом году. – Федор натянул кроссовки и поднялся.

– Попробуй… – Лена грустно улыбнулась и направилась к потайной дверце. – Пойдем, я выведу тебя отсюда.

При свете солнца старинные стены не скрывали уродливую штукатурку стен и не менее уродливые надписи на ней. Мрамор на ступенях стерся, сбивая ноги трещинами и сколами. Исчезла магия дома, превращая его в руины, у которых уже никогда не будет хозяина…

А может, всему виной то, что им сейчас придется расстаться?

Как галантный кавалер, проводив Лену, Федор растерянно чмокнул девушку в щеку и попросил:

– Будь дома. Я зайду за тобой вечером.

– Буду ждать тебя… – Лена повернула голову, и их губы встретились. Миг – и она скользнула за дверь.

Федор, улыбаясь, постоял еще несколько мгновений и медленно побрел прочь по улице…

Силантий Русалов. 1889 г.

Сегодня Марья пришла вечером домой и, не раздеваясь, сразу на шею мне кинулась. Обнимала, целовала, что одержимая. Я даже перепугался поначалу, но когда волна безумная схлынула, взглянула она на меня прозрачными голубыми глазенками, в которых слезы застыли, и заговорила быстро-быстро, словно боялась, что не успеет всего высказать.