Цыганское проклятье

Неужели сама забрала? Может, потому и не отвечает больше на мой зов? Значит, наконец-то свободен я и можно забыть о годах проклятья?

Я кинулся вниз и, схватив бутылку вина, наполнил до краев бокал. Наверное, я улыбался, не знаю, но по щекам текли крупные слезы. Это были слезы освобождения, слезы радости и облегчения. Только не успел я поднести бокал к губам, как свет вокруг начал меркнуть, а в голове зазвучал голос:

– Я слышала тебя, поручик, только идти на каждый твой зов я не обязана. К тому же зовешь ты только тогда, когда тебе больно, и проклинаешь меня. Вот и сейчас сбылись мои слова. Потерял ты свое ненаглядное имение. С ужасом ждешь, когда явятся поругатели. Только это еще не самое страшное, что ты можешь потерять…

Прежде чем окончательно провалиться в забытье, я увидел размытый силуэт цыганки и расползающееся на полу красное пятно. Кровь.

В беспамятстве я пролежал всю ночь и лишь на утро пришел в себя. Цел! Только голова болит, как с попойки. Не иначе вина вчера перебрал, вот и привиделся сон мутный.

Прислушался к тишине, что поселилась теперь в моем доме навечно. Даже собаки не брехали во дворе. Неужто нет никого? Одного меня все бросили…

Набравшись смелости, я приоткрыл глаза и поморщился. Яркий дневной свет резанул не хуже сабли. Сколько я так пролежал? Нет, долой слабости! Мы еще повоюем!

И тут разглядел у своего лица черные лаковые сапоги…

Евгений Орлов вальяжно расположился в моем любимом кресле. Никогда раньше он не позволял ничего подобного. Знал, что за такое может схлопотать, и не только от меня. А нынче хозяином себя почувствовал, не иначе.

Я хотел подняться, взять его за грудки и выставить вон, но этот трус вынул из-за пазухи черный наган и направил в мою сторону:

– Не дергайся, генерал.

С нашей последней встречи он изменился. На бледном худом лице пробилась жиденькая бородка и теперь торчала клоками, делая его похожим на бродягу. Да и одет он был как бродяга, в длинный, с чужого плеча, кожаный пиджак, простые портки из грубой небеленой ткани и рубаху землистого цвета.

Не сводя с меня глаз, он поигрывал пистолетом и улыбался, словно умалишенный. Я счел нужным не шевелиться и ничего не говорить. Зять явно был не в себе.

– Ты не бойся меня, генерал. Вставай. Негоже тебе на полу-то валяться, застудишь еще что-нибудь. – Ухмылка сползла с его лица, и он яростно рявкнул: – Я сказал – встать!

Пришлось подчиниться. Он ведь выстрелит. Не нарочно, а так… от страха. Вон рука как дрожит, того и гляди на спусковой крючок надавит.