Цыган

— Ты!.. — Так с поднятыми кулаками Шелоро и остановилась перед Настей. Если бы она увидела, что Настя испугалась ее, она, возможно, и не замедлила бы пустить в ход кулаки, но Шелоро хорошо видела, что Настя ее не боится. И Шелоро вдруг схватилась руками за голову. — А-а, — закричала она, — деточки мои, деточки, как же я теперь без вас останусь! А-а-а!! — И, дергая себя руками за волосы, но не очень сильно, и за нитки с мериклэ, однако тоже не настолько резко, чтобы они могли бы порваться, она закачалась из стороны в сторону. Настя с презрительной, понимающей улыбкой смотрела на нее.

И здесь всего лишь второй раз за вечер послышался голос того, пожалуй самого молчаливого из цыган, Настиного соседа с небольшой кудрявой бородкой, который до этого все время так и просидел, не поднимая головы, с опущенными между колен руками.

— Тебе нужно успокоиться, Шелоро, — глуховатым, но звучным голосом сказал он. — Никто пока не собирается отнимать у тебя детей. Ты совсем не поняла Настю. Правда, Настя?

Так получилось, что, встав со своего места, он невольно оказался между ними — между Настей и Шелоро — и, говоря, то к одной, то к другой поворачивал лицо с кудрявой черной бородкой. Но такой же черноты пучок колыхнулся и над головой у Насти.

— Для детей было бы лучше, Будулай, если бы их взяли у нее, — непримиримо сказала Настя.

Перестав кричать и прислушиваясь к их словам, Шелоро с жгучим вниманием бегала глазами по их лицам. И в зале клуба стало так тихо, что было слышно каждое слово их разговора.

— Надо, Настя, очень серьезную причину иметь, чтобы мать и отца их родных детей лишить.

— А если, Будулай, она своим же детям враг?

— С такими словами, Настя, никогда не надо спешить.

— Ты ее еще не знаешь, Будулай. Она сегодня еще не все показала.

— А-а! — как бы в подтверждение этих слов вдруг опять закричала Шелоро, и ее мериклэ, как отборные крупные вишни, посыпались на пол. Срывая их с себя, она жменями разбрасывала их по полу вокруг, не забывая при этом искоса наблюдать за Настей и Будулаем.

И тогда он впервые тоже повысил голос:

— Перестань же, Шелоро, сейчас тут никто не собирается у тебя твоих детей отнимать, хоть ты и плохая мать. Но скоро, рома [5], если вы не опомнитесь, они сами начнут от вас уходить.

Теперь уже получалось, что он говорил все это не только одной Шелоро, но и всем тем другим своим соплеменникам, которые смотрели на него из безмолвного зала, слушая его. Комары сверлили воздух под потолком, и вокруг люстры мельтешил радужный венчик. Электрические матовые свечечки горели вполнакала, и не то чтобы совсем темно было в зале клуба, а как-то не светло. И, вытягивая вперед голову с кудрявой бородкой, он все время как будто силился что-то разглядеть в зале и понять, какое впечатление производят на них его слова. Бородка его, попадая в черту заревого полусвета, вспыхивала и становилась рыжей, а белки глаз и зубы еще резче белели на темном лице.

— Среди цыган тоже красивые мужчины есть, — сказала своей новой постоялице хозяйка придорожной корчмы. — А вот кончики своих усов он уже где-то поморозил. Но это ему не мешает, а даже наоборот. — И, не встречая со стороны своей соседки ни малейшего сочувствия этим словам, она покосилась на нее — А чего это ты, Петровна, то все время вытягивала шею, как гуска через плетень, а то схоронила лицо в ладоши и сидишь?

— Очень голова у меня разболелась. Как сразу что-то ударило в нее.

— С чего бы?

— Не знаю. Я за всю прошлую ночь в дороге так и не могла заснуть.

— А я еще потянула тебя с собой сюда. Не проходит?

— Нет.

— А ты откинь-ка ее на спинку стула, чтобы кровь отлила.

— Нет, лучше мне будет, Макарьевна, на воздух выйти.

— Ну ладно, выйди, побудь во дворе и ворочайся. Надо же тебе до конца добыть.

— Вы мне потом все расскажете, а теперь я пойду.

— Ах ты господи, — искренне опечалилась хозяйка. — Надо же было тебе заболеть, когда еще ничего не кончилось. Куда же ты сейчас пойдешь? — И рука ее все время то дотрагивалась, то опять отдергивалась от бокового карманчика своей старушечьей бархатной кофты.

— Я дойду до дома и там вас на лавочке подожду.

— Нет, это не годится, — решительно сказала хозяйка. — Так ты совсем замерзнешь, и у меня тут будет об тебе душа болеть. А у нас здесь после этого еще всегда бывает концерт. — И на этом ее последние колебания кончились, уступив в сердце место порыву великодушия. — На вот, возьми, — сказала она, доставая из карманчика кофты и протягивая постоялице большой дверной ключ. — Бери, бери. Я эти цыганские концерты страсть как люблю.

Сзади, прямо у нее за спиной, негодующий бас рявкнул:

— Да тише ты! Тебе бы, старуха, в это время давно уже пора спать, а ты раскудахталась, как яйцо снесла.

Обескураженная, она на мгновение съежилась, но и не могла же она отпустить свою новую квартирантку домой без соответствующих директив. И, переходя на дробный полушепот, она все-таки сумела закончить их: