– Это от счастья. Я думаю, в этом случае можно, – Аргза почувствовал его мокрую от слёз улыбку на своей шее, и почему-то от этого ощущения по коже побежали мурашки. – Он… он поёт о доме… О том, что нас всех где-то ждут… о том, что всегда есть тот, кто любит нас… о том, что каждый ребёнок рано или поздно вернётся назад… Хотите, я покажу вам? Дам вам услышать?
Аргза с усмешкой кивнул, и холодные тонкие пальчики тут же приникли к его вискам.
И он услышал.
Цветок действительно пел, хотя Аргза не сказал бы, что это был настоящий человеческий голос. Скорее, это было больше похоже на мелодию, но мелодию не бессловесную. Аргза в самом деле различал слова, причём слова своего родного языка.
"О том, что каждый ребёнок рано или поздно вернётся назад." Аргза закрыл глаза, вслушиваясь. Он вспомнил свою собственную мать: она не особенно о нём заботилась, да это и не было в традиции у варваров; она выгнала его из дома, как только он стал достаточно взрослым, чтобы самостоятельно добывать себе еду; он даже не слишком-то помнил её лицо. Нет, цветок пел не о ней, совсем нет. Он пел, скорее, о некой всеобщей Матери. Той, которая будет ждать своих детей всегда, которая примет их в свои объятия, когда они, дети, уже старые и испорченные её дети, придут к ней после своего долгого-долгого пути, усталые, измождённые…
– пели звёзды голосом оранжевого цветка, звёзды над Архаглом из его детства.
Я не устал, возражал он и сам себе не верил.
– пел далёкий огонёк, мерцающий в бесконечной темноте, и оранжевый цветок качал лепестками в такт.
Я не нуждаюсь в прощении, говорил он и старался не замечать неуместное чувство, коварным теплом пробирающееся под рёбра.
– пело небо, синее, как на Старой Земле, невообразимо синее.
У меня его нет, вздыхал он отстранённо и понимал, что это не так.
– пели ему чьи-то удивительно знакомые лучистые глаза цвета того самого неба.
– Спасибо, – произнёс он вслух и не нашёлся, что ещё он может сказать.
– Сир…
Он моргнул, с трудом возвращаясь в реальность. Реальность, к слову, смотрела на него этими самыми небесными глазами – донельзя удивлёнными. Щекам почему-то было теперь так же мокро, как и шее. Неужели маленький плакса ещё и слёзы об него вытер?
– Вы плачете, сир…
Изумление в его голосе было настолько неподдельным, что Аргза недоверчиво моргнул. И правда: влага каким-то образом скопилась и в его собственных глазах. Он бы не назвал это словом "плакать", скорее, глаза его действовали абсолютно независимо от мозга. Но Сильвенио смотрел на него так, как будто он был каким-нибудь диковинным зверем из сказок – грёбаным единорогом, ага – и Аргза не стал ничего говорить. Такой взгляд, пожалуй, даже стоил того, чтобы позволить своим слёзным железам немного протечь. Песня всё ещё звенела в его голове – и где-то под кожей, в глубине груди.
– Я… вы… честно говоря, я не знал, что вы на это способны, – Лиам светло ему улыбнулся и поцеловал в щёку.
– О? Так мы разобрались с вопросом про бездушного монстра?
Сильвенио потёрся об него носом, как кот, и это было необыкновенно приятно.
– Да, сир. Я думаю, разобрались.
ГЛАВА 11. Астра.
– Сир… Это одеяло нужнее мистеру Ламберту… у него нарушен обмен веществ, и ему сейчас гораздо хуже, чем всем остальным.
– Кто это?
– Ваш главный механик, сир. Вы назначили его после… вы сами знаете, после чего.
– А. Ну да. Точно.
Молчание.
– Так что насчёт одеяла? Мистер Ламберт болен. Ему сейчас нужно быть в тепле больше, чем всем нам.
– Безусловно.
Молчание. Облачка пара, оседающие на стекле.
– Одеяло…
– Твоя дурацкая холодная кровь не даёт тебе согреться, как следует. У тебя иней на ресницах. Тебе не помешает второе одеяло.
– Но мистер Ламберт…
Снова недолгое молчание.