Цветы дальних мест

Заметьте, я признаюсь сразу, что все хитросплетения предприняты мною лишь для спасения центральной фигуры. Не знаю, насколько чистосердечность облегчает мою вину, не сомневаюсь, что не надо иметь семи пядей во лбу, чтоб и без подсказок угадать, как достигаются подобные эффекты и к чему предпринимаются такого рода попытки, но надеюсь, что прямодушный отказ от всяких уловок мне зачтется… Единственное, что в моей работе без обмана, — так это мои ошибки, мои погрешности. Перед лицом несметного их количества — да ведь не все я отчетливо вижу, многие упускаю близоруко — я утешаю себя, что именно в их дебрях, под их кронами может повстречаться непредвзятому прохожему любопытное чередование странностей, показаться занятная игра бликов.

Со мною так бывало в детстве. Неизменно я оказывался пораженным двумя отменно безвкусными гобеленами. На одном мальчик с длинной хворостиной мирно пас гусей в виду неизвестной мне постройки, на другом олени чутко вздымали рогатые головы, выйдя на опушку не менее неведомого леса. Колдовство в этих случаях обеспечивалось уж никак не мастерством или вкусом художника. Сюжеты были банальны. Изображения примитивны. Фактура груба, и естественно ограничен выбор цвета и тона. Лес и дом очертаниями были неправомерно схожи, гуси и олень принимали диковинные позы, но босоногому пастушонку, вдруг на удивление явственно для меня, становилось холодно в одной домотканой рубашонке босиком ранним утром на холодной и влажной траве.

Глава 13

Конечно, можно только догадываться, о чем думал наш герой, распростертый шагах в двадцати от кошары. Тело распластал, чешуя поблескивала в слабых желтоватых отсветах рахитичного костерка. Глубокая ночь. Россыпь звезд над кремнистой пустыней. Ухмыляющаяся в просветах облаков луна над неуклюжей серой построечкой. Тогда Он очнулся.

Тогда Он очнулся, расслышал и не сразу понял: сомкнулись ли в сухой тишине цимбалы цикад, трава ли выжженная оживала под тяжелым ветром? У облитого далекого холма тонко пропел суслик — тонко, жалобно, словно в последний раз. Проползла черепаха, невидимая в ночи, проползла совсем рядом, и песок шуршал под ее зазубренным сточенным панцирем, и можно было догадаться — уже по тому, насколько панцирь был сношен, и по тому, как постанывал под ней песок, — можно было догадаться, что ей не спится этой ночью, что этим летучим душным последним летом она умрет.

Двое сидели спинами к Нему, двое загораживали от Него костер, и это было кстати, потому что Он не хотел огня. Огненный рубец горел в паху, и горела обугленная спина, и даже лунный холодный прямой свет пугал Его, и Он слушал, о чем они говорили.

— Что, легли они уже? — спросил один. — Слышь? Укладываются.

— Ничего не слышу, — сказал первый, — ветер такой. Держи.

— Будь здоров.

— Тебя — туда же.

— Ты это, не клади пока костей больше, — попросил второй, — хоть и ветер, а все одно воняет.

— Ты пересядь.

— Да и вообще — плюнь ты на это дело. — И второй чуть отодвинулся от огня. — Сколько съедим — хорошо. Остальное закопаем. Угольками присыплем, ни одна собака не учует.

— А Людка? — спросил первый.

— Да это она сгоряча. А спросит — скажем, сожгли.

— На ломай, я держу.

— Ты это, доливай себе остаток, а если мало — вторую откупорь. — Хватит пока. Вторую подождем откубривать. А то эти придут — им еще наливать придется…

— Пацан-то с полстакана косеет. Совсем пить нельзя.

— А я б и не наливал. На фиг ему?

— А геолог ничего пьет, бугай такой.

— Только заикается. Как заведет — ме-ме-ме.

— Интеллигент.

— А знаешь… — Первый наклонился и сказал тише: — Он под Людку копает. Сама мне сегодня сказала. На ее место метит…

— Да непохоже, телок он.

— Точняк, тебе говорю. Не смотри, что мекает. Да только мне все равно, я больше с ней сюда не поеду. Когда в экспедицию пришел, думал, весело будет. И охота, и рыбалка. И девки тоже. А здесь только с фарой за зайцами гоняться, пропади они пропадом. Худые ведь, старые…

— Кто?

— Да зайцы. Скучно, вот что.

— Ты молодой, — вздохнул второй, — тебе что. Жены нет, детей нет.

— Ха, была б жена — я б радовался.

— Не скажи.

— А то я не знаю. Мне через неделю любая баба надоедает.

— Бабы разные. От одной только бежать, от чумы, к другой прилепишься… Мужику без жены плохо.

— А где ее найдешь-то? — Первый пошебаршил в углях, вкось метнулся искряной сноп, посыпался широко по сухой земле — и хоть в другую сторону, но опаленной спине стало зябко. — Теперь жену не найдешь. У меня сколько раз было — смотришь, вроде порядочная. Потом походишь с ней и думаешь: да она небось со всей Москвой, а ты — жениться на ней? Нашла дурака.

— Бабу держать надо, — возразил второй.

— Их удержишь!

— С настоящим мужиком баба держится.

— А! У нас вот с Витьком кореш женился. Так ее любил, просто кирной ходил от нее всю дорогу. А она на свадьбе как была в белом платье, так в ванной с каким-то своим бывшим и заперлась. Тот вроде как с ее подругой пришел, а оказалось — с ней гулял… — Первый помолчал. — Вот скажи, ты когда женился — долго с ней ходил?

— Было.