– Тогда я не буду смотреть ни на кого, кроме тебя.
– Я буду безумно ревнивым, властным, требовательным мужем…
– А я все равно буду любить тебя… и сделаю так, чтобы ты был со мной счастлив.
Мануэль продолжал нежно смотреть на нее, затем произнес, словно говоря сам с собой:
– Ты так прекрасна! Неправдоподобно прекрасна!
Затем его голос зазвучал более резко:
– Есть еще очень многое, чего следовало бы тебе знать о браке бедуинов, когда женщина полностью подчинена мужу и когда у нее нет и не должно быть своих мыслей или своих желаний, так как вся ее жизнь без остатка принадлежит ее мужу и господину!
– Я готова быть для тебя тем, чем ты хочешь, чтобы я была, – сказала Вита. – Или как говорят бедуины: «Я… у твоих ног».
– Если бы это было так, я, может быть, не стал бы сходить с ума от ревности! Но только ты не «у моих ног», любимая, ты – в моем сердце, и я не просто люблю тебя, но преклоняюсь перед тобой и боготворю тебя… И в то же время я умираю от желания обладать тобой как женщиной!
При этом в его голосе неожиданно прозвучала такая незащищенность, что Вите захотелось тут же броситься ему в объятия. Однако какое-то внутреннее чувство подсказало ей, что между ними осталось что-то недосказанное, что надо было выяснить, прежде чем они смогут забыть обо всем в объятиях друг друга.
И снова, словно прочитав ее мысли, шейх сказал почти нетерпеливо:
– Я сделал все распоряжения, чтобы мы могли уехать отсюда уже завтра. Мы отправимся сначала в Неаполь, так что ты сможешь забрать там все свои вещи и увидеться с дамой, которая тебя сопровождала.
Заметив по реакции девушки, что это ее мало волнует, он продолжал:
– Когда мы доберемся до Испании, я смогу дать тебе очень многое, чтобы доказать свою любовь, но у меня уже сейчас есть для тебя свадебный подарок, который, я думаю, тебя порадует.
– Какой подарок? – живо заинтересовалась Вита, втайне надеясь на несбыточное.
– Я распорядился, чтобы Нокта, который, к счастью, не пострадал в схватке с людьми шейха Фариса, вернулся в лагерь и отвез мое письмо к Хеджазу. Я все объяснил ему и сообщил, что больше нет никаких причин для вражды между племенами Мезраба и Хассейна.
– Я так рада! – воскликнула Вита.
– И еще я распорядился привезти сюда трех лучших лошадей из моего табуна. – Он помолчал немного, затем закончил с улыбкой: – Двух из них я отправлю твоему отцу в качестве выкупа за невесту, ну, или, если угодно, в качестве подарка от жениха в надежде на примирение с разгневанным отцом. А третью кобылу, Шерифу, ты возьмешь с собой в Испанию.
– Ты не мог бы сделать для меня лучшего подарка! О мой дорогой! Мой любимый… муж! Спасибо тебе!
И в порыве благодарности Вита прижалась к нему со всем пылом своего юного сердца. Он сжал ее в объятиях, чувствуя, как тает тот невидимый ледок отчуждения, который возник между ними, когда он предстал перед ней не в облике шейха, а в роли знатного испанского дворянина. Но теперь они снова были просто мужчиной и женщиной, влюбленными и сгорающими от страсти. Он наклонил голову и заглянул ей в глаза.
– Я обожаю тебя, – прошептал он страстно. – Я готов боготворить землю, по которой ты ступаешь. Но я мужчина, и я хочу тебя так, как никогда еще не желал ни одной женщины! И сейчас я мечтаю только об одном, чтобы зажечь в тебе огонь, который сжигает меня самого. Этот огонь слишком примитивный и дикий, и я боюсь напугать тебя, мое сокровище, но я не могу больше сдерживать его.
В его голосе прозвучали какие-то новые для нее нотки, которых она раньше никогда не слышала и которые отозвались в ее теле странной истомой и жаром. Она почувствовала, как запылали ее щеки.
– Ты ничем не можешь напугать меня, – шепнула она. – Люби меня, я твоя, и я доверяю тебе. Ты можешь делать все, что хочешь.
С этими словами она подняла к нему лицо и, встретив поцелуй горячих губ, ощутила тот огонь, о котором он говорил ей и который зажег ответное пламя в ее крови.
Этот огонь действительно был примитивным и диким – огонь любви, который воспламенял мужчин и женщин уже многие века.
Шейх сжимал Виту в объятиях так крепко, что она и в самом деле ощутила, что становится его частью. Их сердца теперь бились рядом, и Вита уже не могла больше ни о чем думать, вся превратившись в ощущения и отдавшись захватившему их обоих огненному вихрю.
Он поднял голову.
– Это судьба, – прошептал он. – Помнишь, я сказал тебе –
А затем его губы вновь завладели ее губами, и слова им были уже больше не нужны.
Она обвила руками его шею, а он поднял ее на руки и понес в глубь комнаты, освещаемой только призрачным, серебряным светом луны.