Цветной Дозор

Дождь из жемчужного превратился в серый, уплотнился, стал пугающе неторопливым. Настя видела такое во сне, видела и наяву – когда подталкивала кого-то или что-то… когда поступала плохо. Она знала, что будет дальше, и не хотела этого. Отвратительно повеяло нашатырем – это запах магии. Настоящей магии, которая приходит без спросу. Но мы же играем? Ведь волшебства не бывает! Конечно, мы играем, это всего лишь игра, светлая эльфийская дева… смотри. Лист березы потерял цвет, мучительно замедлил падение, и завеса дождя расползлась на глазах, открывая нечто… то, что, возможно, было по плечу эльфийке Тави, но простая человеческая девушка Настя выдержать не могла. Серое наползало на нее, вбирало в себя, лишая тепла, красок, звуков. Она хотела бежать, вырваться, но Андрей не отпускал ее. Он был в сговоре с серым, и на его лице Настя видела отвратительное, отрешенное торжество: задача решена! Сделано! Добился!

Вне себя от ужаса и ярости она толкнула это серое – и оно, как цунами, обрушилось Андрею на голову, сминая, скручивая, растворяя в себе.

* * *

Раньше, читая об убийцах, которые всегда возвращаются на место преступления, Настя считала их идиотами. Неужели не ясно, что, если не хочешь попасться, приходить туда нельзя? Теперь Настя понимала: они хотели быть пойманными. Они на самом деле искали наказания.

Иногда Настя думала пойти в милицию и сказать: я убила человека. Но что она могла добавить? Настя часами представляла себе допрос и свои ответы. Нет, я не знаю его фамилии, где он жил и где работал. Он был светлым эльфом Андриэлем, и этого в тусовке хватало. Да, глупо, но так уж вышло. Нет, я не помню как. Сначала я очень испугалась и разозлилась, а потом он стал холодный и неподвижный. Изломанный. Нет, я не знаю, куда делось тело. Вернее, знаю, но вы мне не поверите. Он остался в сером… И я не знаю, как это получилось, но точно знаю, что убила его. Сделайте что-нибудь со мной за это, иначе я сама…

Настя пыталась поговорить с мамой – но та, напуганная выражением ее глаз, отказывалась слушать и упрямо твердила, что ее дочь, умница и отличница, не могла сделать ничего плохого. Пыталась рассказать о случившемся друзьям, удивленным исчезновением новичка, – но не могла найти слов. Да и не поверили бы ей, решили бы, что Тави слишком вошла в роль, вот и выдумала страшноватую, но красивую байку. Настя как будто повисла в пустоте, где ее поступкам не было ни оправдания, ни осуждения, где ее действия ничего не значили – будто ее не существовало вовсе в этом мире, как не существовало больше славного парня Андрея.

Настя приходила к оврагу каждый день – за исключением пятниц, когда там собирались на игру ее бывшие друзья. Снова и снова часами сидела под старой березой. Той осенью шли затяжные дожди, мелкая тусклая морось сыпала с неба непрерывно, оседала на волосах и лишь потом проникала дальше, леденя кожу. Реальность плыла и теряла цвет, запах, звук – ни вскрикнуть, ни пошевелиться, как в дурном, медленном сне. Настя понимала, что сходит с ума, но приходила к оврагу снова и снова.

Серое было рядом. Она, наверное, могла шагнуть в него вслед за Андреем и разделить его участь. Но ужас перед этим выморочным пространством не позволял Насте сдаться под грузом вины. Она могла только заглядывать краем глаза – и вновь и вновь отшатываться в страхе и отвращении. Дождь мутнел и пах нашатырем. Совсем рядом…

– Рядом! – рявкнул кто-то поблизости, и Настя неохотно обернулась.

По дорожке по-над оврагом шла самая странная компания из всех, какие Настя встречала за всю жизнь.

Девушка в огненно-красной куртке, с отливающей медью косой до пояса, обмотанная винно-красным слингом, из которого едва выглядывало личико спящего ребенка. Настя моргнула, потрясла головой: нет, не показалось. В одной руке девушка держала поводья белой круглобокой лошади; с другой стороны у ноги шагала огромная белая собака. На фоне посеревшего парка красно-белая компания полыхала, как фейерверк, так что спутников этой безумной четверки Тави заметила не сразу, хотя именно поднятый ими шум вывел ее из ступора. Высокий мужчина с размашистыми движениями строго одергивал крупного, неестественно длинноногого щенка, заставляя его идти рядом, а потом жизнерадостно и громогласно заговаривал с девушкой. Та отвечала с улыбкой, совсем тихо, и даже непонятно было, к кому она обращается – то ли к мужу, то ли к ребенку. В ее голосе слышалась мягкая ирония. Говорили о чае. Господи, подумала Настя, внезапно очнувшись, живут же люди! Идут по парку с ребенком, двумя собаками и лошадью – лошадью, черт возьми! – и выбирают, какой чай заварят дома. Зеленый, или белый, или улун…

Она вдруг поняла, что страшно замерзла и дико хочет чаю. Простого, без затей, крепкого черного чаю… цейлонского. Чтоб отливал красным в керамической кружке, белоснежной внутри, разноцветной снаружи. Чтоб никаких тонких оттенков, никаких полутонов. Только яркие, чистые, почти детские краски.

Тем же вечером, едва добравшись до компьютера, она купила билет в Коломбо.

* * *