Цвет времени

Шарден попросил прочесть ему эту обличительную речь. Он не видел картину, да и не увидит ее, ибо почти утратил зрение (теперь он только и мог, что пытаться набрасывать пастелью маленькие автопортреты, уткнувшись носом в зеркало); ядовитые фразы критика также ничего ему не разъяснили: как это живопись В*** может быть одновременно «размытой» и «зализанной»? Конечно, если хочешь уничтожить врага, слов не выбираешь… И Шарден тотчас диктует письмо Батисту: «Мне со всех сторон хвалят и превозносят твой групповой портрет. Говорят об очаровательных позах, грациозных контурах и превосходно выбранных красках… Что же касается Д’Эгремона, не обращай на него внимания. Он дружит с Троншеном, а этот суровый кальвинист, как тебе известно, никогда не любил портреты, особенно с тех пор, как Друэ [50]начисто испортил его собственный, изобразив нашего литератора „в роскошном одеянии, способном уничтожить его в глазах публики“, — сам он предпочел бы щеголять перед нею в лохмотьях…» Не скупясь на утешения, Шарден одновременно старался исправить дело, уговорив заступиться за В*** критика из «Меркюр де Франс»;увы, тот писал настолько цветисто, что его контратака приняла вид извинения: «Господин В***, прославившийся искусством наделять прелестью Природу, отнюдь не искажая ее при этом, не нуждался в этом таланте, дабы сохранить для нас образ женщины, которую смерть отняла у него много лет назад: все, кто ее знал, горько сожалели о чудных достоинствах как ее ума, так и внешности. Картина, давно начатая автором, являет нам покойную госпожу В*** в расцвете молодости, равно как ее супруга и малолетних детей, которых он имел в те времена и которых с тех пор лишился». Что ж, по крайней мере, критик расставил все точки над i. К несчастью, то была медвежья услуга — или парфянская стрела: «Не следует забывать о прежних работах господина В*** и об успехе, который снискали они у публики. Нынешний же его возраст и сопутствующие ему недуги, разумеется, не позволяют художнику соперничать с молодыми конкурентами…»

Итак, его оправдали, но оправдали старыми заслугами: мол, пожалейте старика, оставьте его в покое! В***, может быть, и не умел писать картины, зато он умел читать, даже между строк: его пустили в расход. По выражению Д’Эгремона, он «кончился как художник». К тому же его лишили доброй репутации, ибо портрет, которому он посвятил столько любви и столько трудов, портрет, который хотел сделать проводником своей радости, оказался плох. Ни одного одобрительного слова, ни одной похвалы: жалкая мазня.

Вернув «мазню» из Салона, он сунул ее под кровать, сказав, что у задней стены ему нужно поставить книжный шкаф. Единственным его утешением была мысль, что Марианне, которой предстояло унаследовать эту картину, она как будто нравилась: «Софи здесь такая красивая!» Но, поскольку полотно таких размеров не могло поместиться в мансарде, он подумал: наверняка она его обрежет.

Так кем же все-таки был В*** — великим живописцем или скромным ремесленником? Впрочем, что такое «великий живописец» и что такое «скромный ремесленник»? Вермера целых три века считали скромным ремесленником, а Мессонье [51], провозглашенный великим живописцем в ту пору, когда Беранже вышел в великие поэты, больше никто…

Что же известно широкой публике о «господине В***»? Два или три парадных портрета: правда, портрет короля утрачен, зато в учебниках истории королеву и дофина всегда представляют именно такими, какими их увидел Батист. К сожалению, мало кто из историков интересуется этой печальной королевой и этим святошей-принцем. В результате мы чаще встречаем живопись В*** в театрах и на витринах, нежели в музеях и альбомах по искусству: его увеличенные задние планы служат прекрасными декорациями на сцене, его «детали» — птички, цветы, руки, драпировки — графики переносят на суперобложки романов и конверты для пластинок. То есть мы еще видим произведения В***. Но мы уже не знаем, что это и откуда.

Не стоит, однако, драматизировать ситуацию: покойный находится не в таком уж безнадежном положении: если искусство и было ремеслом, а временами даже мелкой торговлей, то ныне оно превратилось в огромный рынок. Картины в стиле рококо Батиста В*** сейчас не пользуются спросом, но торговцам достаточно собрать их. А потом в один прекрасный день они выпустят умело составленный каталог, организуют в Нью-Йорке или Париже ретроспективу («В*** и король», или «В*** и его эпоха», или «Забытый Батист В***»), «Семейный портрет»послужит ей прекрасной афишей, национальные музеи извлекут свои сокровища из запасников, где они спали веками, специалисты начнут разыскивать в частных собраниях и покупать любые, даже неудачные рисунки, газеты посвятят этому событию специальные выпуски, и, раз уж публике требуется новизна во всем, вплоть до прошлого, акции «вновь открытого» В*** взлетят до небес…

После этого Салона «господин В***» перестал писать. Служанке-поденщице было велено сжечь все рисунки гуашью, сделанные для «Потерянного рая».