Цвет страха

Доминик Парилло, проходившая в секретных документах ОВБ под кличкой Арлекин, уселась в кресло и руками прикрыла свои изящные колени. Теперь в ее повадке безошибочно угадывался высокий профессионализм.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

— Известно ли вам о запретной зоне под названием Клякса?

— Еще бы! Кто же не знает Кляксу? Клякса — и есть клякса. Но я впервые слышу, что ее называют запретной зоной. Неужели американцы закрыли «Евро-Бисли»?

— Наше ведомство внесло этот парк в список недоступных объектов. Туда проникают агенты, и... — Руководитель операции умолк, бессильно разведя руками.

— И не выходят?

— Выходят, — ответил офицер. — Но выходят... изменившимися.

— В какую сторону?

— Они выходят радостными и счастливыми.

— Разве это плохо?

Офицер взмахнул сигаретой, и голову его окутало хитросплетение струй табачного дыма.

— Они выходят оттуда, начисто позабыв о своей задаче — проникнуть в подземные камеры Утилканара и попытаться выведать секрет внезапного и упорного роста популярности Кляксы.

— Утилканар [Английское «дак» (см. выше утилдак) и французское «канар» означают одно и то же. Duck (англ.) — утка.]? Впервые слышу.

— Американцы пытаются убедить нас в том, что это помещение для переработки отбросов и прочего мусора.

— Уж лучше бы они отправили на переработку весь свой парк! — гневно воскликнула Доминик Парилло.

— Наши агенты Папилье, Грилье и Сатюрель спустились в Кляксу и вернулись оттуда, нагруженные сувенирами от Бисли и совершенно неспособные исполнять свой долг перед Францией.

— Оттого, что их сделали счастливыми?

— Агент Грилье очарован до такой степени, что до сих пор не выносит критики в адрес «Евро-Бисли». Сатюрель вернулся до смерти напуганный и наотрез отказался возвращаться туда. Агента Папилье уже третий день непрерывно тошнит.

— Что же он там увидел, бедняжка?

— Он сумел описать лишь нелепую роскошь и слепящие огни Кляксы, но большего добиться от него не удалось. Кажется, говорил еще что-то о необычайно ярком зеленом свете.

Доминик Парилло вскочила на ноги.

— В таком случае я немедленно отправляюсь!

Офицер отрицательно покачал головой.

— Прошу вас! Судя по всему, за воротами Кляксы скрывается великая тайна, и ее необходимо разгадать. — Доминик расправила плечи и горделиво выпятила подбородок. — Я еду туда сегодня же. Сейчас же. Я не боюсь. Искренняя преданность любимой стране и ее культуре сделала меня бесстрашной.

— Вы отправляетесь в Америку, — напомнил офицер.

Услышав эти слова, Доминик рухнула в кресло и залилась слезами, приложив к глазам белоснежный льняной платочек, кружевные уголки которого предусмотрительно были пропитаны раствором цианида на тот случай, если его хозяйка окажется в руках врага.

— Вам поручается следить за всеми необычными событиями, имеющими отношение к корпорации Бисли, — продолжал офицер. — Хорошо бы вам удалось устроиться к ним на работу.

Доминик опустила плечи и уткнулась лицом в смертоносный платочек.

Офицер издал яростный крик, перемахнул через стол и навалился на своего лучшего агента. Они покатились по полу, вырывая друг у друга ядовитый платок, который Доминик тщетно пыталась укусить своими крепкими хищными галльскими зубами.

* * *

Когда лайнер авиакомпании «Эр-Франс» совершил посадку в международном порту Фьюризо, первым желанием Доминик было спрятаться в туалетной кабинке и улететь домой тем же самолетом.

И все же долг перед своей страной вынудил женщину покинуть удобное кресло и окунуться в насыщенный влагой воздух Флориды.

Мучения Доминик начались в первую же секунду, едва она вышла из салона.

Ее кожу безупречного молочного оттенка немедленно обволокло жарким липким воздухом, а парижская прическа Доминик превратилась в сырую массу, похожую на разбухшие кукурузные хлопья. Изящное платье девушки тут же пропиталось влагой и утратило форму.

Ее окружали грубые люди с неприятным акцентом. Разговаривая по-французски, они произносили слова целиком, даже конечные согласные, потому их трудно было понять. Что же до одежды американцев, то эти лохмотья определялись всего одним словом: «мерзость».

Положение с продовольствием оказалось еще хуже. В бакалейных лавках не «водилось» хорошего хлеба, сыры были начисто лишены аромата, а вина наводили на мысль о пойле для скота. Из соусов здесь употребляли только «пикан», который американцы иногда называли «кэтсуп», иногда — «кетчуп». Их кулинарам недоставало изысканности, портным — утонченности и мастерства. Окружающее было грубоватым и тяжеловесным — все, от пищи до людей, которые, как отметила Доминик, тоже чувствовали себя довольно неуютно в этом жарком неприветливом мире.

Она устроилась в «Мир Бисли» переводчиком, но не узнала ничего интересного. К Доминик, как, впрочем, и к другим работникам компании, относились столь бесчеловечно, что она вынуждена была взять расчет.