Цусимский синдром

– Аполлоний… Михайлович!.. – Нет, поразительно тянет его на «ты» назвать. – Скажите… – догоняю я его. – Какое здесь напряжение в сети?

Матавкин ошарашенно останавливается.

– Напряжение? В какой сети? – явно не понимает вопроса.

Как тебе объяснить?

– Ну, в электрической цепи броненосца… Напряжение какое на корабле? – стараюсь тщательней подбирать слова. – Сколько вольт? – делаю последнюю попытку.

– Ах, вы про это! Сто пять вольт, кажется… – вспоминает, задумавшись. – Точно не уверен, но, по-моему, так.

Сто пять вольт… А аккумулятор – всего пять. Сильно сомневаюсь, что в начале двадцатого были подобные устройства. Допустим. Надо будет поинтересоваться, есть ли здесь батареи. Для фонарей, к примеру… Что-то же должно на корабле быть?

Ладно, об этом после. Все равно телефон у адмирала лежит. Отжал мою мобилу Рожественский, как гопник, отжал… А еще дворянин!

Я увлечен мыслями, не замечая, что мы пришли. Во всяком случае, Аполлоний уже отпирает дверь:

– Располагайтесь, Вячеслав Викторович! Условия у меня скромные, но на корабле они такие у всех… – Делает приглашающий жест. – Прошу обождать полчаса, необходимо проведать больных. Бегу!

Пока я с любопытством прохожу внутрь, Матавкин исчезает.

Усаживаясь на ближайший стул, от нечего делать начинаю изучать обстановку.

Хм, ну да, действительно скромно. Небольшое помещение тесно заставлено мебелью: большой шкаф-секретер, он же служит столом. Два ажурных стула, в углу скромный диван. Единственный иллюминатор скрыт за цветными занавесками.

Рассматриваю вещи на столе – лампа в абажуре, несколько книг, простенькая чернильница… Внимание привлекает деревянная рамка: на фотографии красивая молодая женщина в широкополой шляпе, рядом двое детей – девочка лет семи и мальчик, чуть младше… «Нет, не двое! – Я нагибаюсь чуть ближе. На руках дамы маленький сверток – третий! Или третья… По пеленкам не определить. – Ясно лишь одно: дома Аполлония Михайловича – ой как ждут, похоже… Каждый божий день в церкви свечи ставят! А толку-то?..»

На мальчике шортики и бескозырка, девочка в кружевном чепчике, в руках зонт…

В душе медленно закипает ярость. Кулаки сжимаются сами собой. Да кому вообще нужна была эта война?.. Зачем… Какого хрена было отправлять столько людей на убой? В чью безумную голову, в какое воспаленное воображение вообще могла прийти эта идиотская затея?! Малоподготовленная, разношерстная, собранная с миру по нитке эскадра перлась полмира: зачем? Для чего?.. Чтобы сотни, тысячи таких вот молодых женщин с детишками, протоптавшие за год широкие дороги к церкви, получили сухое: «Ваш мужъ героически палъ во славу отечества…»? И фотография отца с черной лентой на всю жизнь, на гвоздике? Как будет у Матавкиной. И только-то?..

Немного остываю: «Нет, Слава, не только. Их мужья выполняли свой долг… И огромное большинство из них – делало это героически, с честью… А что полегли они все… То не их вина. Дрались храбро, умирали достойно… Ни единого случая паники не было, если крейсер «Донской» не считать, с ослябцами… Да и те – нахлебались так, что понять можно…»

Подхожу к иллюминатору, подставляя лицо ветру. Чернота, не видно ни зги, лишь мерцающий огонек вдали. Мигнул – погас. Еще два раза моргнул – опять исчез… Кто-то кому-то семафорит…

– Не заскучали, Вячеслав Викторович? – Матавкин вошел неслышно. Если можно применить тихую поступь к постоянному шуму из-под ног. «И как ты спишь здесь? Впрочем, в лазарете немногим лучше…» – А я вот здесь решил… – Аполлоний торжественно разворачивает принесенный сверток. А вот это уже совсем другое дело! На стол выгружается железная банка, имеющая загадочную надпись: «Щи кислые мясорастительные» (интересно, что бы это значило?!), маленький арбуз и, наконец, самое главное: пузатая бутыль с греющим душу названием «RUM».

Ну, брат Матавкин… Лихо же ты подошел к приказу. Уважаю!

Если когда-нибудь, в далеком-предалеком грядущем, человечество изобретет машину времени… И историки будущего, заинтересовавшиеся далеким Цусимским сражением, соблюдая полную невидимость, решат посетить броненосец «Князь Суворовъ»… Для фиксации разговоров экипажа и его действий за оставшиеся до боя несколько дней… И если нелегкая занесет их в отдаленную каютку младшего судового врача Матавкина… То, оказавшись в ней, они сделают в корне неправильные выводы о прошлом. На основании народного фольклора, исполняемого присутствующими в каюте не совсем трезвыми людьми.

Они наверняка запишут, что судовой врач в компании со странно одетым человеком сперва спели в два голоса «Белые розы», затем «Утиную охоту» и «Прекрасное далеко»… А напоследок, обнявшись, затянули «Крылатые качели» из «Электроника». Во временную канву уложится лишь одна-единственная композиция, незабвенное «Русское поле», приглушенно вытягиваемое ими несколько раз.

Поскребя затылки, ученые мужи отправятся в родное время, где начнут безжалостно рушить чьи-то диссертации, предъявляя неоспоримые доказательства.