Цусимский бой

И опять нашелся другой услужливый флаг-офицер, который собственноручно поднял японский флаг.

«Николай I» застопорил машины. Японцы прекратили стрельбу.

Небогатов приказал созвать команду, к которой обратился со словами:

– Братцы, мне не страшно умирать, но я не хочу губить вас – молодых. Весь позор я принимаю на себя. Пусть меня судят. Я готов пойти на смертную казнь.

Команда, которая только что безропотно приготовилась умереть или, затопив корабль, очутиться, с малой надеждой быть спасенными, в ледяной воде, мгновенно преобразилась. Напрасно машинный унтер-офицер Василий Федорович Бабушкин, получивший восемнадцать ран под Порт-Артуром и добровольно пересевший в Сингапуре на броненосец, чтобы на нем идти снова в бой, выкрикнул:

– Братцы, да что это такое? Адмирал жалеет нас, матросов, а нужно жалеть родину. Адмирал ведь не сестра милосердия.

Баталер Новиков в своем романе «Цусима» не пожалел красок, чтобы представить русских матросов циниками, но и он не нашел в отношении Небогатова иных слов, кроме того, что тот забыл, что находится на военном корабле, а не в доме милосердия, и что он – командующий, а не какой-нибудь духобор или толстовец, размышляющий о непротивлении злу.

Мичман Волковицкий тщетно пытался убедить матросов помочь ему открыть кингстоны. То же пытались сделать мичманы Борис Михайлович Четверухин и Дыбовский, но матросы возразили им, что адмирал им даровал жизнь, а офицеры молоды, чтобы отменять приказания адмирала. Вскоре все три офицера были арестованы японцами по просьбе русского начальства.

Инженер-механик подпоручик Николай Дмитриевич Беляев узнал о сдаче, находясь в машине. «Мерзавцы, – сорвалось у него, – даже умирать не умеют». Поднявшись наверх, он настаивал взорвать броненосец, на что Небогатов ему ответил:

– Не делайте глупостей, топить поздно и нечестно.

– Ваше превосходительство, сдаваться – позор, я не сдаюсь.

– Ну, как знаете, – отрезал Небогатов.

– Ну что же, стреляйтесь, если вы себя считаете опозоренным, – возразил ему еще один флаг-офицер, – а мы исполним приказание адмирала.

Беляев с горечью в сердце сдержался, но на суде он спрашивал:

– Чья рука не дрогнет, чтобы застрелить храброго, убеленного сединами адмирала? Решиться поднять руку на поставленного верховной властью начальника? На этот поступок вряд ли у кого хватит силы и смелости.

Офицеры и сохранившие боевой дух матросы с отчаяния начали выкидывать за борт все, что не должно было попасть в руки неприятеля, но послушные исполнители приказаний адмирала так же ревностно следили, чтобы в руки врага все перешло в полной исправности. Иначе будет нечестно по отношению к противнику. А по отношению к России?

А «братцы», только что ревностно исполнявшие каждое полученное ими приказание, вышли из повиновения, разбили ахтер-люк, перепились и начали грабить офицерские каюты. Адмирал им сам показал пример клятвопреступления.

Так бесславно закончил свою кампанию броненосец «Император Николай I». Через 12 лет та же самая картина до мельчайших подробностей повторилась в грандиозных масштабах на всем пространстве нашей Родины – и Русского государства не стало.

«Орел» представлял собой обгорелую груду продырявленных и скрученных железных листов и балок, возвышающихся над броней. Пробоины за ночь были забиты деревянными щитами, а щели заткнуты одеялами, матрасами, брезентом. В случае возобновления боя все эти примитивные заплаты должны будут отскочить от новых сотрясений, вызванных собственными залпами или попаданиями неприятельских снарядов.

Личный состав был до крайности утомлен. Две ночи проведены без сна. Но по боевой тревоге все заняли свои места. Каждый был уверен, что броненосец будет затоплен, и по-своему готовился к моменту, когда он очутится в воде.

Незавидное положение броненосца обсуждалось уцелевшими офицерами на мостике корабля. Мичманом Сакеллари было сделано здравое предложение – подойти к крейсеру «Изумруд», передать на него своих раненых и команду, а броненосец затопить.

Но капитан 2-го ранга Шведе не мог сразу решиться. Так прошло минут двадцать, пока на «Николае I» не взвился роковой сигнал. Когда разобрали сигнал, то Шведе ему не поверил и запросил семафором разъяснение. С флагманского корабля ответили: «Окружен всем флотом неприятеля, сопротивляться не могу, сдаюсь, передайте по линии». Сомнений не было. Шведе зарыдал.

В это время из правой носовой башни были сделаны два пристрелочных выстрела по неприятелю. Шведе приказал прекратить стрельбу и отрепетировать сигнал.

Почти все остальные офицеры были за потопление корабля. Инженер-механики Парфенов, Румс и Антипин приготовили кингстоны к затоплению и только ждали распоряжения. Но его не последовало, так как Шведе уже превратился в офицера, послушного только адмиралу, и нашел для успокоения своей совести извинение в том, что топить уже поздно и японцы отомстят командам остальных кораблей.