Цусимские хроники. Апперкот

Видя, что позицию не удержать, Даирский приказал разделиться на небольшие группы и известными местным дружинникам звериными тропами всем прорываться к Корсакову, стараясь избегать дорог, наверняка перекрытых противником. В ходе этого прорыва группа штабс-капитана, уже не имевшая боеприпасов, оказалась окружена крупными силами пехоты. Дальнейшее описал машинист второй статьи крейсера «Новик» Архип Макеенков.

«Когда нас уже полностью окружили, а патроны все давно вышли, штабс-капитан приказал рассредоточиться и пробираться лесом, как придется, к своим. Кто разбежался, а кто остался с капитаном. Японцы связали всех, в том числе и Даирского, и повели их к Отрадному. Я отбился и лежал в тайге за пеньком, а после пошел следом. Японцы подгоняли наших штыками и так отвели их верст за двенадцать от места боя. Там их остановили и всех убили. Придя потом на место казни, я увидел, что похоронены только штабс-капитан Даирский и зауряд-прапорщик Хныкин. Все остальные так и лежали в тайге, кто простреленный, кто проколотый. Всех вместе было около 130 человек».

Японские потери при высадке на западном берегу залива Анива и в боях за Петропавловское составили более 200 человек только убитыми. Раненых и заболевших было вчетверо больше. Их вывозили в Аомори пароходами с охраняемой стоянки, организованной в бухте у маяка. Туда же перевели все суда и от Мореи, подальше от Корсакова.

* * *

Сам порт Корсаков еще дважды безрезультатно пытались атаковать с моря. Но обеим этим атакам предшествовало появление австрийского парохода «Лаброма», шедшего из Сан-Франциско с грузом мясных консервов во Владивосток. На судне ничего не знали о событиях последних дней у Сахалина. Поэтому, благополучно форсировав пролив Екатерины, считали себя уже в безопасности и шли со всеми положенными ходовыми огнями.

Эти огни были обнаружены сигнальным постом на мысе Анива 25 июля вскоре после наступления темноты, о чем тут же сообщили в Корсаков по еще действовавшей замаскированной телефонной линии. В порту объявили боевую тревогу и усилили парный катерный дозор у мыса Эндума резервной парой катеров. Между тем о продвижении странного судна в глубь залива в сторону порта сообщали с других постов на восточном побережье. Вскоре его углядели и с катеров.

Хорошо освещенный пароход к этому времени удачно форсировал или обошел стороной (с берега да в темноте толком было не разглядеть) новое минное поле, перед которым тормознули отряд Небогатова. Не видя маяков и других огней, погашенных по случаю прихода японцев, он пробирался шестиузловым ходом вдоль затемненного берега, периодически давая сигналы сиреной и гудками.

Опасаясь атаки со стороны, возможно, сопровождавших его миноносцев или даже крейсеров или каких-либо других сюрпризов от японцев, дозорные катера тихо пропустили его к порту, снова сомкнув дозорную линию. Сначала думали, что это хитрый отвлекающий маневр, но ничего не происходило. Следом за ним никто не крался.

Выждав какое-то время, все еще ожидая подвоха, продолжали держать дозор. Вдогонку за пароходом был послан только катер под командой мичмана Бурачека, который быстро нагнал его и, сблизившись на двести метров, не открывая себя, выстрелил миной, угодившей в нос чуть впереди фок-мачты.

Хотя при сближении с кормовых углов с катера хорошо видели австрийский флаг, это все же посчитали попыткой обмана дозорных судов. Торпедировав судно, Бурачек приблизился к его борту и через мегафон предложил команде сдаться. Тут-то и выяснилось, что транспорт действительно австрийский, да еще и с грузом для Владивостокской крепости. Теперь его необходимо было постараться дотащить до отмели.

Австрийский экипаж этим заниматься даже и не думал. После минного взрыва он впал в панику и бросился к шлюпкам, так что Бурачеку пришлось спешно подняться на борт и взять управление судном на себя, в то время как его катер повел шлюпки с австрияками в порт. К счастью, стравить пар из котла машинная команда не удосужилась, так что ход дали сразу. Вода в носовых отсеках быстро прибывала, а организовать борьбу за живучесть с тремя матросами на весь пароход было невозможно. Удалось лишь задраить водонепроницаемые двери.

Погружаясь носом, «Лаброма» миновал остов затонувшего в прошлом году «Новика», но войти в гавань порта так и не смог, уткнувшись носом в дно на восьмиметровой глубине. Из затапливаемого носового трюма через швы в переборке вода начала сочиться в котельное отделение, и его пришлось оставить, все же выпустив пар. Ветром беспомощное судно развернуло вдоль отмели, и в течение следующих двух часов оно полностью легло на грунт, погрузившись носом до фальшборта позади полубака, в то время как за надстройкой палуба осталась выше воды.

К этому времени в порту уже поднялась изрядная суматоха. С возвращавшегося со шлюпками катера фонарем сообщили, что по ошибке потопили нейтральное судно. На пристани зажгли часть огней, чтобы облегчить швартовку. Вызвали всех медиков, имевшихся в поселке, даже ветеринарного фельдшера. Естественно, появилось начальство.