Цусима

В ответ раздался пронзительный голос Коломейцева:

— Хорошо! Но у меня тоже нет шлюпки — я свой вельбот оставил, когда спасал ослябскую команду! Придется пристать к броненосцу вплотную!

Задача предстояла чрезвычайно трудная. С подветренной стороны было меньше зыби, но зато здесь из отверстий и проломов корабля, как из окон пылающего здания, вырывались языки огня и густые клубы дыма. Кроме того, этот левый борт обстреливался неприятелем. Пристать здесь было немыслимо. Пришлось выбрать для этого наветренный правый борт.

Под гул неприятельских снарядов раздался властный приказ командира Коломейцева:

— Поставить команду по борту с койками и пользоваться ими, как кранцами!

«Буйный» быстро пристал к броненосцу и, застопорив машину, пришвартовался к его борту. Однако не обошлось без аварии: суворовский «выстрел», за который на стоянках обыкновенно привязывают шлюпки, немного откинувшись, задел за 47-миллиметровую пушку на миноносце и свернул тумбу. Этот «выстрел» немедленно обрубили.

Прапорщик Курсель сообщил:

— Адмирал находится в правой средней башне. Сейчас его принесут.

Но проходили тягостные минуты, а командующего все еще не приносили. Оказалось, что в средней башне заклинилась дверь. Ее немного приоткрыли. Матросы могли проходить свободно, но в узкое отверстие невозможно было протащить грузное тело адмирала. Бились с ним долго, занося его то головою вперед, то ногами, ворочая с боку на бок и склоняя над ним потные лица. За ноги его держал машинист Александр Колотушкин, за плечи — штабной писарь Матизен, и за спину поддерживали двое комендоров. Нижние чины теперь обращались с ним самым бесцеремонным образом, словно это был тюк с дешевым товаром, а не командующий эскадрой. Он тяжко стонал:

— Ой, больно, больно! Осторожнее…

Наконец его силой выдернули из башни. Адмирал потерял сознание.

Пока возились с ним, «Буйный» терпеливо ждал, находясь сам в чрезвычайной опасности. Он сильно качался на зыби, рискуя разбить свой тонкий корпус о тяжелый борт броненосца. Поблизости падали снаряды и взрываясь, поднимали столбы воды. Командир Коломейцев ясно понимал, что, решившись спасти адмирала со штабом, он взял на себя страшную ответственность. Каждое мгновение можно было ждать, что его маленькое судно провалится в пучину со всем экипажем и с ослябской командой, уже побывавшей в море и хватившей соленой воды. В поднимающихся волнах моря, в пожаре флагманского корабля, в громовом грохоте неприятельской артиллерии и во взрывах снарядов дышала сама смерть. Пронизываемый сталью воздух колебался и гулко вибрировал, словно в нем протянулись толстые, туго натянутые струны. При каждом полете снаряда ослябцы, находившиеся на верхней палубе миноносца, приседали, прикрывали голову руками, дрожали. Бледные лица с выпученными глазами были бессмысленны. Но командир Коломейцев, этот высокий человек с бородкой, похожей на плоскую кисточку, внешне был спокоен. Он выпрямился, как часовой на посту. Брови пружинами подтянулись к переносице. Его распоряжения были повелительны и коротки, как взмахи сабли.

Недалеко от «Суворова» качалась плавучая мастерская «Камчатка», прозванная Рожественским «Грязной прачкой». В нее попал снаряд около трубы, подняв черный столб дыма. Труба свалилась.

Из пылающих развалин броненосца наконец показалась группа офицеров и несколько человек команды. Адмирала несли на руках. Это уже был не начальник, не властный и бесноватый самодур, перед которым трепетала вся эскадра. Теперь он производил жалкое впечатление: все платье изорвано, покрыто грязью и копотью, одна нога в ботинке, а другая обернута матросской форменкой, голова перевязана полотенцем, лицо запачкано сажей и кровью, часть бороды обгорела. Поверженный в прах, адмирал больше не вызывал к себе прежней ненависти. Нужно было с ним спешить. Уловив момент, когда палуба миноносца, поднятая зыбью, сравнялась со срезом броненосца, Рожественского перебросили на руки команды «Буйного». Адмирал устало открыл черные глаза и, блуждая ими, вдруг удивленно расширил зрачки: на него, не то сожалея, не то торжествуя, в упор, с какой-то загадочной настойчивостью смотрел ненавистный ему человек, а теперь спаситель, капитан 2-го ранга Коломейцев. Это продолжалось несколько секунд. Лицо адмирала дрогнуло, разбухшие веки тяжело опустились. Командующего унесли в каюту командира.

Вслед за ним перебрались на миноносец и чины его штаба: флаг-капитан, капитан 1-го ранга Клапье-де-Колонг, флагманский штурман, полковник Филипповский, заведующий военно-морским отделом, капитан 2-го ранга Семенов, минный офицер, лейтенант Леонтьев, флаг-офицеры Кржижановский и мичман Демчинский, юнкер Максимов. Кроме того, успели прыгнуть на миноносец четырнадцать человек из суворовской команды, матросы разных специальностей: боцман, писарь, сигнальщик, кочегар, машинист, ординарец и другие.

В их числе оказался и вестовой адмирала — Петр Пучков.

Клапье-де-Колонг обратился к прапорщику Курселю, стоявшему на срезе:

— А вы не хотите?

— Нет, я останусь на броненосце до конца! — твердо заявил тот.