Читаем Цукерман освобожденный полностью

Почта. Теперь — за почту. Ты завелся на пустом месте. Наверняка в справочнике есть «Сардинская корпорация». Никакой причины идти искать ее нет. Как и нет причины убегать. Прекрати убегать. От чего, скажи ради бога, ты бежишь? Прекрати воспринимать внимание к себе как покушение на твое личное пространство, как оскорбление твоего достоинства, хуже того — как угрозу жизни и здоровья. Ты не такая уж знаменитость. Давай не забывать, что большая часть страны, большая часть города не обратила бы внимания, если бы ты ходил с рекламным щитом, где написаны твое имя и отсутствующий в справочнике номер телефона… Даже среди писателей, даже среди писателей, которые хотят считаться серьезными, ты нисколько не титан. Не хочу сказать, что тебя не должны смущать подобные перемены, я скажу только, что известность, даже известность слегка предосудительная — слегка, по сравнению с Чарльзом Мэнсоном, или даже с Миком Джаггером, или Жаном Жене…

Почта.

Он решил, что лучше уж завершать почтой, а не начинать с нее — на случай, если он когда-нибудь снова решит взяться за работу; лучше вообще не читать почту, если он когда-нибудь снова решит взяться за работу. Но сколько можно игнорировать, отбрасывать, пытаться избегать — не до тех же пор, когда окажешься трупом в конторе гробовщика через несколько домов отсюда.

Телефон! Лора! За три дня он оставил ей три сообщения, и никакого ответа. Однако он был уверен, что это Лора, это непременно Лора, она так же одинока и потеряна, как и он. Однако для верности он подождал ответа телефонной службы и лишь потом тихонько снял трубку.

Рошель несколько раз переспросила, кто звонит, дожидалась вразумительного ответа. Молча слушавший Цукерман тоже не мог его понять. Итальянец, добивающийся интервью? Король рольмопсов, алчущий своей рекламы? Человек, пытающийся говорить как животное, или животное, пытающееся говорить как человек? Не разобрать.

— Повторите, пожалуйста, — сказала Рошель.

Связаться с Цукерманом. Срочно. Соедините с ним.

Рошель попросила его сообщить свое имя и номер телефона.

Соедините с ним.

Она снова спросила его имя, и разговор прервался.

Цукерман подал голос:

— Привет, я на линии. В чем там дело?

— А, мистер Цукерман, приветствую.

— Что это было? Вы что-нибудь поняли?

— Это мог быть просто какой-то псих, мистер Цукерман. Я бы не стала беспокоиться.

Она работает по ночам, она-то знает.

— Вам не показалось, что звонивший пытался изменить свой голос?

— Возможно. Или под кайфом. Я бы не стала беспокоиться, мистер Цукерман.

Почта. Сегодня вечером одиннадцать писем — одно из конторы Андре на Западном побережье и десять (пока что в среднем в день столько и бывает), пересланные издателем в одном большом конверте. Из них шесть адресованы Натану Цукерману, три — Гилберту Карновскому, одно, посланное на издательство, адресовано просто «Врагу евреев» и переслано запечатанным. Ребята в экспедиции весьма сообразительные.

Заманчивыми бывали только письма с пометкой «Фото. Не сгибать», но в этой кучке их не было. Пока что он получил таких только пять, и самым интригующим было первое, от молоденькой секретарши из Нью-Джерси, которая приложила цветную фотографию, где она в черном белье лежит на своей лужайке в Ливингстоне и читает роман Джона Апдайка. Трехколесный велосипед, валявшийся в углу снимка, заставлял усомниться в том, что она одинокая, как утверждалось в ее приложенной автобиографии. Однако, исследовав снимок при помощи лупы от «Краткого Оксфордского словаря английского языка», он не обнаружил на ее теле признаков того, что оно носило ребенка или терпело какие-то лишения. Возможно, владелец велосипеда просто проезжал мимо и поспешил слезть, когда его попросили сделать снимок. Цукерман то и дело рассматривал фотографию почти все утро, а затем переслал ее в Массачусетс, присовокупив записку, где просил Апдайка оказать ему любезность и пересылать по ошибке посланные ему фотографии читателей Цукермана.

От конторы Андре пришла вырезка из «Вэрай-ети», помеченная инициалами секретарши с Западного побережья: она, восхищаясь творчеством Цукермана, посылала ему статьи из прессы по шоу-бизнесу, которые он мог иначе пропустить. В самой свежей красным было подчеркнуто: «Независимый издатель Боб Спящая Лагуна заплатил почти миллион за незаконченное продолжение сверхуспешного романа Натана Цукермана…»

Да неужели? Какое продолжение? Что за Лагуна? Друг Пате и Гибралтар? Почему она мне это шлет?!

«… незаконченное продолжение…»

Да выкинь ты это, посмейся и забудь, не стоит напрягаться, улыбнись, и все.

Перейти на страницу:

Все книги серии Цукерман

Призрак писателя
Призрак писателя

В романе «Призрак писателя» впервые появляется альтер эго Филипа Рота: Натан Цукерман — блестящий, сумасшедший, противоречивый и неподражаемый герой девяти великолепных романов Рота. В 1956 году начинается история длиной почти в полвека.Всего лишь одна ночь в чужом доме, неожиданное знакомство с загадочной красавицей Эми Беллет — и вот Цукерман, балансируя на грани реальности и вымысла, подозревает, что Эми вполне может оказаться Анной Франк…Тайна личности Эми оставляет слишком много вопросов. Виртуозное мастерство автора увлекает нас в захватывающее приключение.В поисках ответов мы перелистываем главу за главой, книгу за книгой. Мы найдем разгадки вместе с Цукерманом лишь на страницах последней истории Рота о писателе и его призраках, когда в пожилой, больной даме узнаем непостижимую и обольстительную Эми Беллет…Самый композиционно безупречный и блистательно написанный из романов Рота.— VILLAGE VOICEЕще одно свидетельство того, что в литературе Роту подвластно все. Как повествователь он неподражаем: восхищает и сам сюжет, и то, как Рот его разрабатывает.— WASHINGTON POST

Филип Рот

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Зарубежная классика
Урок анатомии. Пражская оргия
Урок анатомии. Пражская оргия

Роман и новелла под одной обложкой, завершение трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго автора. "Урок анатомии" – одна из самых сильных книг Рота, написанная с блеском и юмором история загадочной болезни знаменитого Цукермана. Одурманенный болью, лекарствами, алкоголем и наркотиками, он больше не может писать. Не герои ли его собственных произведений наслали на него порчу? А может, таинственный недуг – просто кризис среднего возраста? "Пражская оргия" – яркий финальный аккорд литературного сериала. Попав в социалистическую Прагу, Цукерман, этот баловень литературной славы, осознает, что творчество в тоталитарном обществе – занятие опасное, чреватое непредсказуемыми последствиями.

Филип Рот

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Зарубежная классика

Похожие книги