Цугцванг

Наконец он берется за запястье, отводит ладонь у сторону, прижимая к подушке, и спрашивает с иронией.

— Интересное начало. Теперь границы ты расставляешь?

— Именно.

— Ну хорошо. Какие?

Макс запускает одну руку под одеяло, а через мгновение я чувствую, как он проводит по мне упругой головкой, и расширяю глаза.

— Ты что творишь?! — взвиваюсь и стараюсь отползти, но поздно.

Почти сразу Макс оказывает во мне, и я откидываюсь на подушки, давясь недовольством, вместо того издав тихий стон. Он хрипло смеется, подминая под себя, берет в крепкое кольцо рук, расставив их по обе стороны, оставляет поцелуи на шее.

— Продолжай.

Его голос такой низкий, глухой, он медленно отводит бедра назад и также медленно возвращается обратно, вырывая из меня еще один стон.

— Ну же, малыш, какие условия?

— Ты…издеваешься?! Кажется, ты хотел поговорить!

— И мы говорим. Называй условия, Амелия, я тебя слушаю.

Еще один подход, который на этот раз вызывает его стон, а меня аж передергивает, и я вонзаю ногти ему в спину, задыхаясь. Я стараюсь концентрироваться, пусть мысли и разбегаются во все стороны, но хрена с два я сдамся и проиграю. Поэтому сбито шепчу…

— Ты не будешь на меня орать.

— Если ты не будешь меня выводить.

Макс резко подается вперед, и я стону в голос, выгибая спину, он снова смеется, прикусывая яремную вену.

— Дальше.

— Мы еще не обсудили первый пункт…

— Да ну? — еще один похожий толчок, — Правда что ли?

— Ты должен себя контролировать.

— Нет.

— Да!

Отпихиваю его так, чтобы посмотреть в глаза, которые пусть и заволокла похоть, но в них все равно есть отголосок разума, к которому я и пытаюсь взывать.

— Я не против твоих эмоций, ты нравишься мне таким, но иногда, когда ты выходишь из себя, ты говоришь вещи, которые…сильно бьют по мне.

— Например?

— Например в доме. Это было жестоко. Эмоции — это эмоции, но огради меня хотя бы от своей жестокости.

Макс молча изучает меня, а я не знаю, как он отреагирует дальше. Может быть что угодно, от скабрезности до очередной шпильки, но вместо всего этого он кивает.

— Хорошо. Я буду себя контролировать, но ты тоже должна пообещать мне не исполнять того, что было в усадьбе моей матери.

— Если кто-то будет на меня нападать, я не стану молчать.

— Я не о Марине.

— А о чем тогда?

— О твоем стриптизе для моего брата.

Рычит, и это вызывает во мне улыбку. Я слегка наклоняю голову на бок, а потом вдруг толкаю его ногой, обвитой вокруг бедер, вперед. В себя. Резко. До конца. Макс такого не ожидает, так что мне достается картина, как этот самоуверенный павлин давится воздухом.

«В кои-то веки я тебя обыграла, козел!» — шальная мысль проносится в голове, и я с триумфальным видном провожу языком по его шее и шепчу еле слышно.

— Ты что ревнуешь?

Мое лицо снова попадает в капкан его пальцев. Пусть твердо, но совершенно не больно, так что я улыбаюсь только сильнее. Он же, приблизившись максимально, снова рычит мне в губы.

— Безумно.

Теперь, уж извини, но о каких-то разговорах и расставлении границ можно забыть совершенно точно. Макс впивается в меня страстным поцелуем, на который я, конечно же, отвечаю. Движения его бедер выходят на привычный, быстрый темп, и уже через пару минут я кончаю в первый раз. Затем почти сразу во второй. И третий, как вишенка на торте, совместный. В конце, я привычно еле шевелюсь. Мне не то что говорить, даже смотреть сложно — глаза слипаются, а Макс обнимает меня крепко, и последнее, что я слышу:

— Надо купить нормальное постельное белье…

Мне хватает сил только тихо рассмеяться, а потом я вырубаюсь…

Когда я просыпаюсь, за окном ярко светит солнце. Я вижу его исключительно из-за длинного, ровного прямоугольника на полу, так шторы любовно закрыты. Улыбаюсь на миг, но быстро понимаю, что в постели одна, и от этого факта тут же расстраиваюсь, а потом сажусь, прикрывая грудь одеялом.

Его рубашка и брюки висят на стуле, а не там, где мы их вчера оставили, то есть на полу.

«Ему еще повезло, мою то одежду постигла кара «порву в клочья»…» — было усмехаюсь, а от осознания, что он все еще здесь, становится тепло.

Недолго правда. Ровно до того момента, как я не слышу ругательства на итальянском за стеной. Они тихие, глухие, но достаточно отчетливые, чтобы поднять меня с постели, заставить натянуть пушистую, длинную кофту и выскользнуть в коридор. Макс и правда здесь, очевидно, и он правда с кем-то ругается, но, судя по всему, заканчивает, стоит мне зайти в комнату. Откидывает телефон и упирает ладони в подоконник, отклонив бедра назад. Глубоко вдыхает. Что-то сильно его разозлило, а я не знаю, что мне делать. Так и стою, как дура: и уходить не хочется, но и подойти страшно. Уверена, что могла бы протупить в таком положении вечности три к ряду, если бы он сам не почувствовал, что уже не один.

Резко поворачивается, и я тут же краснею, будто подглядывала за ним, и меня поймали на горячем. Конечно, в теории так и есть, но я же ничего не сделала такого, а все равно стыдно…