Цугцванг

«Твою мать…» — проносится в голове, и злость становится только сильнее, поэтому дальше я пишу еще яростней.

Вы:

Лилиане это говори, козел. Мне неинтересно

Максимилиан Петрович ⛔️

Это ревность?)

«МУДАК!!!..»

Вы:

🖕🏻

От дальнейшего падения, меня спасает звук открывающегося замка, и я отшвыриваю телефон подальше, выхожу в коридор, но…тут же замираю. Все ведь странно. Дверь открывается, сразу закрывается, потом снова открывается. Я вижу часть черной сумки с золотой буквой V, кусок длинных, черных волос, и логично, что это Марина, но самой принцессы так и не предстает, вместо того с лестничной клетки доноситься звук падения и разбивающегося стекла. Бегу без всяких мыслей, сразу же и ни секунды не медля, но когда пытаюсь открыть дверь, она натыкается на препятствие. Естественно сердце подскакивает, без понятия, что с ней могло случится, поэтому в щелку, до которой я смогла дотянуть полотно, просовываю голову.

«Картина маслом…» — Марина сидит сидит на заднице, вся развалилась, ноги в разные стороны. Она в луже красного, но я сразу по запаху определяю, что это вино, осколки бутылки которого теперь собирает самая богатая наследница Москвы и грязно матерится, как портовый рабочий.

— Подруга… — протягиваю со смешком, — Да ты в говно?

Она поднимает на меня совершенно расфокусированный взгляд, улыбается пьяной, дурной улыбкой, а через миг…начинает плакать. К моменту, когда мне таки удается протиснуться в проход, это уже не просто слезы, а прямо таки пьяная истерика. Бурная такая. Самая настоящая. С соплями, громкими всхлипами и бульканьем.

— Эй! — встряхиваю ее, — Марина! Что случилось?!

— Он…я…как…

Это все, что мне удается разобрать, что по факту является огромным «ничто». Истерика становится сильнее, и я принимаю самое разумное решение: ее надо затащить в квартиру.

«Твою мать!!!» — она худая, но гораздо больше меня, черт бы ее побрал! — «Это будет совсем непросто…»

Спойлер: да, это было непросто и мягко сказано. Только через двадцать минут мне удается довести ее до дивана, а когда я разгибаюсь, ощущение такое, будто фуры разгружала. Единственный плюс — она почти перестала рыдать. Я смотрю на нее сверху вниз, и теперь не вижу надменности, гордости, только бесконечную боль, и мне так ее жаль…Не в плохом смысле, а по-человечески. Присаживаюсь на корточки, положа руки на колени, слегка сжимаю их и тихо спрашиваю.

— Марина, что случилось?

Снова всхлипывает, не смотрит на меня, а только куда-то в пол, молчит. Она такая пьяная, что вряд ли понимает, кто перед ней сидит, да и может вообще не помнит, что заставило ее так сильно расстроится, так что глупо это спрашивать. Я понимаю, поэтому хочу встать на ноги, чтобы пойти и убрать лестничную клетку, но стоит мне пошатнуться, чтобы воплотить свой план в жизнь, Марина шепчет.

— Я была у Матвея…

Ее голос пьяный до сих пор, тихий, до ужаса надломленный, и мне вдруг становится страшно, что что-то случилось…

— Что-то случилось?

— А разве нет? — усмехается, поднимает взгляд на меня, а по ее щеке стекает крупная слеза, — Наш отец — ублюдок. Как он мог так поступить?

— Я не знаю…

— Так разве поступают родители?! Нет! А он…Матвей такой хороший, такой чистый и добрый…знаю, что ты думаешь обо всех нас, но Матвей…он…он не похож на нас. Он правда хороший…

— Я это знаю, Марина, и о вас не думаю ничего плохого. Я вас понимаю.

— Спасибо… — кивает, облизывая губы, снова всхлипывает и сжимает руки, — А я не понимаю…как отец мог…Он…Он этого не заслуживает…Он…он должен…

Град слез снова катиться по щекам, воруя способность говорить, но мне и не надо. Я знаю, что она хочет сказать: он должен жить, а вынужден существовать. Давлю слезы, которые и у самой начинают стучаться, потом встаю и аккуратно беру ее за пальто.

— Марина, давай ты это снимешь, хорошо? Ты вся в вине. Я принесу тебе одежду, потом положу тебя поспать.

— С чего ты так добра ко мне? — яд пробивается даже сквозь тонну выпитого вина, но скорее такой, поверхностный, от которого не больно, а скорее смешно.

Я улыбаюсь и поднимаю ее на ноги, отмечая отсутствие всякого сопротивления, потом веду ее в спальню, по пути саркастично парируя.

— Я не добрая, просто соревноваться с тобой приятнее, когда ты в адеквате. Сейчас это жалкое зрелище.

— Сучка…

— Взаимно.