— Так это твой дом?
— Мне нравится, что ты понимаешь меня с полуслова. Не совсем.
— Ни за что не поверю, что
Короткий смешок и кивок, после которых Макс тоже отстраняется и снова «садится за руль», трогая тачку с места. Я уже думаю и пытаюсь анализировать слова, которые произнесла, искать в них что-то неправильное, что-то, что оттолкнуло его от откровения, но ошибаюсь дважды. Не было ничего «не так», и я не отталкивала его, просто Максу нужно было время, чтобы собрать в голове объяснение.
— Фактически этот дом мой, но при этом нет, потому что я купил участок из-за отца. Когда все кончится, я планировал сжечь его на хер, и, если бы не наше лето, именно так бы и поступил.
— Не…понимаю.
— Знаю. Ты никогда не интересовалась нашей семьей, чтобы что-то понимать.
— Мне извиниться?
— Нет, мне наоборот по душе такой расклад. Этим ты разительно отличаешься от всех остальных.
— Это комплимент? — на этот раз мой яд скорее веселит Макса, нежели злит, и он коротко смотрит на меня и жмет плечами.
— Можно и так сказать. При таких возможностях какие были у тебя…
— На что ты намекаешь?
— Я не намекаю, а говорю прямо. У тебя был доступ ко всем братьям Адель, и ты могла получить любого.
— В мои планы не входило «получать» ни одного из вас.
— Знаю, я же только что это сказал. Прекрати кусаться и…
Перебиваю, потому что слишком боюсь скатиться не туда, куда надо — в нежности и очередные порывы своего тела.
— Зато теперь мне интересно. Что это означает?
Он словно читает мои мысли, и тому свидетельствует улыбочка на его (самых-красивых-чувственных-мягких-потрясающих) губах.
— Ты уже знаешь, что отец не пускает нас в свет. Он прячет нас до определенного момента, потому что дико боится, что мы выкинем какой-нибудь фокус, станем героями первых полос и заголовков. В плохом свете.
— Подмочите репутацию?
— Именно так, котенок. Когда-то давно он видел, как достаточно сильная и влиятельная семья развалилась из-за действий сына. Они были связаны с политикой, а его застукали на горячем с кокаином и шлюхами. Сейчас это бы замяли, тогда были другие времена. Как результат — их отовсюду вычеркнули, включая службу, отец покончил с собой, мать сильно заболела, а сын спился где-то за пределами МКАДа.
— Не очень хорошая перспектива…
— Отцу она тоже не сильно зашла, поэтому у него появился пунктик насчет возраста. Он считает, что в двадцать шесть наступает момент, когда ты перестаешь придаваться глупостям, взрослеешь и осознаешь, что тебе нужно и зачем. До этого момента мы не мелькаем даже на страницах официальных мероприятий.
— Но Адель и Марина…
— То девочки, к ним отношение другое. Он к дочерям гораздо мягче, с сыновьями, так как мы мужчины, разговор всегда короткий.
— У вас больше рамок…
— Гора-а-аздо больше, котенок.
— Сексизм какой-то. Девочки не могут доставить проблем?
— Просто девочек он не воспринимает всерьез.
— Вот почему ты тогда сказал, что гораздо ближе к выходу в свет?
— Ну да. Думал, что ты в курсе, даже пояснил насчет возраста, а оказалось, что ты и в этом полный ноль.
— Ты же в курсе, что все загоны вышей семейки не проходят на уроках в школе? — саркастично замечанию, и Макс бросает на меня хитрый взгляд, улыбается…
— Ближе к делу.
— Охо-хо, ну ладно. Мы все учимся сначала в полностью закрытой школе, где учатся исключительно дети крупных шишек, которые также педантично следят за своими детьми. Потом переходим в университет. Он находится в Лондоне, точнее под ним, знаменит, да и в принципе известен, исключительно в высших, узких кругах.
— Проще говоря, с улицы туда не поступишь?
— Совершенно точно.
— А как тогда на работу устраиваться, если никто не в курсе про этот ваш Туманный Альбион[16]?
Дальше я начинаю медленно краснеть, потому что чувствую себя полной дурой из-за взгляда, которым меня одаривает наследник. Снисходительно-насмешливый такой, за что он получает щипок в ладонь, разместившуюся на моем бедре.