ЦРУ против СССР

После этих внешне в какой-то мере ученых рассуждений следовала рекомендация Вашингтону: «Поскольку смерть Сталина явится серьезным кризисом для организации советской мощи… и коль скоро цель США действовать так, чтобы добиться максимума в достижении благоприятных для Америки изменений внутри СССР, США не должны предпринимать угрожающих действий. Внешнее давление скорее побудит советское руководство к жесткому единству, которое, едва ли приведет к либерализации внутренней политики в СССР». Оставив в стороне чиновничий стиль, можно констатировать – в научных подразделениях ЦРУ сочли доктрину «освобождения» вполне реальной и подогнали под нее свои выводы. После кончины И. В. Сталина в Вашингтоне прошли длительные напряженные совещания. По директиве СНБ ЦРУ представило свои соображения, что нужно сделать в отношении СССР. У. Ростоу впервые публикует немало документов, в том числе проекты обращений к советскому народу президента США сразу после похорон И. В. Сталина. 11 марта 1953 года Эйзенхауэр высказался против поспешности с тем, что вылилось в его медоточивую «речь мира» 16 апреля 1953 года. Над ней работали специальный помощник президента по ведению «психологической войны» К. Джексон, сотрудники ЦРУ и У. Ростоу. В день ее произнесения Джексон писал государственному секретарю Д. Даллесу: «Если они (русские) покажут намерение дотянуться до ближайшей из выставленных перед ними морковок, тогда мы прибегнем к тактике: на глазах всего мира усиливаем давление, связывая каждый шаг вперед со следующим, который, как мы будем говорить, должны сделать русские» [191]. Как известно, русские «за морковками» не потянулись.

Обо всем этом в книге У. Ростоу рассказано довольно подробно на основании рассекреченных им материалов. Профессор, видимо, затеял эту книгу, чтобы подкрепить историческим опытом нынешний бескомпромиссный курс администрации Р. Рейгана в отношении СССР. По понятным причинам он обошел (или ограничился только намеками) важную составную часть политики правительства Эйзенхауэра – попытки резко усилить подрывную работу внутри СССР.

Именно на середину и другую половину пятидесятых годов падают концентрированные усилия западных спецслужб, в первую очередь ЦРУ, попытаться «размыть» идейные основы советского общества. Происходило это как раз в то время, когда в самих США поднималась волна конформизма, так называемый «консенсус». Результаты этих процессов стали очевидны к середине семидесятых годов. В 1976 году вдумчивый английский публицист Д. Ходжсон в большой книге «Америка нашего времени», вернувшись на двадцать лет назад, заключил на основании теперь известного:

«В сентябре 1955 г., как раз в тот момент, когда консенсус покрыл снежной пеленой американскую политику, очень сходный процесс происходил в американской интеллектуальной жизни. В тот месяц примерно 150 интеллектуалов из многих стран собрались на конференцию в Милане, чтобы обсудить „будущее Свободы“. Их пригласили по инициативе организации, называвшейся Конгресс за культурную свободу, а материалы конференции были позднее опубликованы социологом Эдвардом Шилсом в ежемесячном лондонском журнале „Энкаунтер“, органе этой организации. (Впоследствии выяснилось, что как Конгресс за культурную свободу, так и „Энкаунтер“ тайно субсидируются ЦРУ.) Редактор озаглавил статью Шилса „Конец идеологии?“.

Идея не блистала новизной. «Либеральная цивилизация начинается с концом эры идеологии», – писал несколько ранее в том же году Льюис Фейер в статье «За пределами идеологии». Сеймур Липсет назвал одну из глав в своей книге «Политический человек» (1960) «Конец идеологии». Однако эта фраза оказалась наиболее связанной с близким другом Липсета, социологом и журналистом Дэниэлем Беллом. Первоначально продукт социалистического фермента в Нью-Йорке, Белл стал редактором по вопросам труда журнала «Форчун», а также некоторое время возглавлял международные семинары Конгресса за культурную свободу. В карьере Белла как в фокусе отразился интеллектуальный консенсус, который пронизывал его политический эквивалент в пятидесятые годы. Белл отчетливо видел двойное основание этого консенсуса: страх перед коммунизмом и предположение о том, что американское общество может разрешить свои трудности без неразрешимого конфликта. «Политика ныне, – писал он, – не является отражением каких-либо внутренних классовых различий, а формируется под воздействием внешних событий. Любая внешняя политика – конечное выражение политики вообще, является результатом воздействия многих факторов, самый главный из которых – оценка русских намерений, необходимость сдерживания…»