Для более глубокого изучения данной закономерности была проведена последняя, четвертая, стадия эксперимента. Здесь Мэйо вновь вернулся от массового опроса к работе с небольшой (14 рабочих-сборщиков) группой. Кропотливый анализ показал, что любая группа рабочих внутри себя разделяется на подгруппы (клики), но не по профессиональным, а по личным признакам. Выделялись аутсайдеры, лидеры и независимые. Каждая подгруппа придерживалась особых правил поведения. Неформальные нормы распространялись и на трудовую деятельность. Мэйо (до него это сделал Ф.У. Тэйлор) обнаружил явление, называемое теперь
История Хотторнского эксперимента, с одной стороны, примета времени, увлеченности возможностями технического развития, перспективами введения новых форм организации труда, с другой – это пример подавляющего завораживающего воздействия хайдеггеровского постава. Человек и ученый уже не задумывается о смысле происходящего, о том, что исследование, в котором он участвует, направлено на оптимизацию (с целью повысить его производительность) отупляющего, обезличивающего, функционально ограниченного механического производства.
Что же произошло? Человек-творец превратился в солдата-рабочего? Человек прошел (пережил) длительное и трудное приспособление к механическим требованиям путем нормирования. Он позволил приспособить себя к подобному нормированию, приняв его за благо. Но это благо ослабляет сопротивляемость работника, и он уже не способен вступать в борьбу с процессом, жертвой которого сделался. К тому же возможности репрессивных мер для подавления любого сопротивления достаточно велики. Но чем более управляемым становится происходящий процесс, тем реже появляется необходимость в применении насильственных мер. «Стоит убедить человека, – считает Ф. Юнгер, – в том, что он работает не на эксплуататоров и эксплуататорский строй, а на коллектив, как сразу уменьшаются трения, возникающие в ходе работы… Критика умолкает в обстановке кипучей рабочей деятельности»220.
Рассуждения Ф. Юнгера об особенностях труда в современном мире во многом созвучны идеям М. Хайдеггера, который также связывает ощущение тревоги с ростом влияния техники.
Хайдеггер определяет технику как вид раскрытия потаенного. Это область раскрытия потаенности, осуществления истины. Философ обращается к этимологии понятия «техника»: «Это слово идет из греческого языка. “Техника” значит относящееся к “техне” …Во-первых, “техне” – название не только ремесленного мастерства и умения, но также высокого искусства и изящных художеств. Такая “техне” относится к про-из-ведению, к “пойэсису”; она есть нечто “пойэтическое”.
Второе… с самых ранних веков слово “техне” стоит рядом с “эпистеме”. Оба слова именуют знание в самом широком смысле. Оба означают умение ориентироваться, разбираться в чем-то. Знание приносит ясность. В качестве проясняющего оно есть раскрытие потаенности… “Техне” есть вид “истинствования”. Она обнаруживает то, что не само себя про-из-водит, еще не существует в наличии, а потому может выглядеть и выйти то так, то иначе»221.
Соответствует ли эта трактовка современной технике? Хайдеггер пишет, что она все так же раскрывает потаенное, но особенность этого нынешнего раскрывания в том, что «раскрывание, которым охвачена современная техника, развертывается не про-из-ведением в смысле “пойэсиса”. Царящее в современной технике раскрытие потаенного есть производство, ставящее перед природой неслыханное требование быть поставщиком энергии, которую можно было бы добыть и запасти как таковую»222.
Постановка добычи природной энергии есть производство в двояком смысле. Оно про-из-водит, поскольку что-то извлекает и доставляет. Вместе с тем такое производство всегда с самого начала несет в себе установку на воспроизводство, на увеличение производительности в смысле извлечения максимальной выгоды при минимальных затратах.