Что касается самого полиса, то он в первую очередь задавал рамки религиозной жизни. Его храмы и культы вызывали интерес гражданина, который ощущал себя членом общества, поскольку принимал участие в общественных верованиях. Родина для него — это прежде всего религия, доставшаяся от предков. Это прекрасно видно из клятвы афинских эфебов, сохранившейся в надписи IV века: «Я буду сражаться, дабы защитить храмы и полис… Я буду почитать культы предков». На женщин также с самого детства были возложены религиозные обязательства. Хор афинянок в «Лисистрате» Аристофана перечисляет этапы идеального curriculum vitae молодой девушки из Аттики:
Я семи годов ходила арефорою уже,
В десять лет муку молола я богине-госпоже,
И медведицей в Бравроне одевалась в пурпур я,
Стала девушкой красивой и в корзине понесла
Много смокв[23].
Конечно, не все молодые афинянки выполняли эти функции, предназначенные для немногих избранных девушек. Однако их перечень, сделанный поэтом, не становится от этого менее символичным: все и вся ощущали себя членами общественного организма, сплоченность которого поддерживалась с помощью религии.
Именно поэтому греки придавали особое значение крупным священным церемониям, в которых публичное жертвоприношение было основным элементом. Лишь тогда они ощущали свое активное и полное участие в жизни полиса, в сфере, которая имела особую важность и значение. Безусловно, это участие сопровождалось определенными, весьма существенными преимуществами: из-за нехватки крупного скота в Греции для многих публичные жертвоприношения были единственной возможностью поесть мяса, а пышное священное пиршество могло быть бесплатным. Торжественность и блеск праздников объединяли жителей, чьи развлечения были редки, а повседневная жизнь сурова: народ восхищался достоинством чиновников, величественной осанкой всадников, красотой «носительниц корзин», или канефор, и статью жертвенных животных.
Каждый праздник начинался с процессии, которая, возможно, имела искупительную силу и предлагала очевидцам великолепное и четко выстроенное зрелище. Будучи не просто пассивными зрителями шествия, ротозеи с истинно средиземноморским пылом, не стесняясь, комментировали подробности, обмениваясь шутками с членами кортежа. В некоторых случаях шутки были обязательным элементом, как, например, в элевсинской процессии, когда зрители, собравшись вокруг моста, осыпали паломников традиционными ругательствами, так называемыми гефиризмами, то есть «насмешками на мосту». «Шутки с телегами», которые отпускались с повозок по случаю анфестерий или леней, праздников Диониса, сыграли важную роль в рождении комедии. Под руководством распорядителей — официальных лиц, запечатленных на фризе Парфенона, — эти процессии двигались от рынка по улицам и площадям и завершались в храме, на площадке вокруг алтаря. Благодаря таланту Фидия, вдохновившего целую группу скульпторов, была передана оживленность этого шествия, организованного по случаю аттического праздника Великих Панафиней. Люди и животные, всадники и колесницы, юные девы и носители даров — ничего не было упущено на этом длинном фризе с 360 персонажами, мелькающими вдоль стен и портиков Парфенона: несомненно, религиозное чувство, которое афиняне горячо питали в жизни и которым пронизано это произведение, было настолько живым и искренним, что совсем не удивительно видеть над входом в храм богов, собравшихся в ожидании процессии людей.