Цивилизация Древней Греции

Такой вид имело классическое греческое святилище, где, вокруг главного божества отправлялись многие другие культы. Многочисленные постройки возвышались вокруг храма (или храмов): алтари, сокровищницы, прибежища для паломников, которые беспорядочно возводились веками, обнаруживая отсутствие планировки комплекса. Каждый памятник задумывался сам по себе, а не как часть целого. Значение здесь придавалось исключительно религиозным обычаям и практической необходимости. Забота о красоте сначала отвечала желанию прославить бога, а затем — поразить зрителей и затмить соседние памятники, но не гармонировать с ними. Лишь в эпоху эллинизма — первоначально под влиянием архитекторов Пергама — появляются принципы монументального градостроительства: в Афинском акрополе при входе в святилище из Пропилей был виден лишь задний фасад Парфенона, заслоненного второстепенными зданиями, ныне исчезнувшими. Точно так же и знаменитый фриз, которым мы восхищаемся по сей день в музеях, был едва виден и плохо освещен на высоте внешней стены целлы, в тени колоннады перистиля: о нем судили по западному фризу, находящемуся над входом в опистодом. Тем не менее он была создан с особой кропотливостью: речь шла о том, чтобы угодить богине! То же можно сказать и о дарах, которые повсеместно теснили друг друга без какой-либо заботы о композиции. Мы с трудом можем представить количество этих вотивных приношений, в большинстве своем бронзовых, которые исчислялись сотнями: все они были расхищены варварами или разрушены христианами, и единственно сохраненная статуя Возничего является исключением (хотя лошади и колесница ее ансамбля почти полностью утрачены). Однако весьма подробное перечисление Павсания, упоминавшего лишь те памятники, которые он видел лично, в определенной степени позволяет нам представить чрезвычайный хаос, царивший в святилище, загроможденном дарами, где посетителя со всех сторон то слепил золотистый блеск бронзы, сохранявшийся благодаря систематической чистке, известной по надписям, то привлекали ярко раскрашенные мраморные скульптуры, оживлявшие фронтоны, метопы или фризы на главных постройках. Добавим сюда толпу чужестранцев, лотки мелких торговцев, ослов и мулов, жертвенных животных, птиц, вьющих гнезда на крышах храмов, которых юный Ион в начале пьесы Еврипида преследовал своими стрелами. Не забудем также про гирлянды цветов, аромат фимиама, запах жареного мяса, обращения и возгласы, — и мы сможем восстановить атмосферу этих священных территорий, служивших местом встречи для греков, прибывавших сюда, чтобы спросить у богов совета в отношении какого-либо мероприятия или найти утешение в своих несчастьях.

Надежда на исцеление всегда была одним из сильнейших мотивов религиозных верований. В случае болезни греки обращались к своим богам. Местное божество, каким бы оно ни было, являлось первой надеждой. Однако в первую очередь таким целителем являлся Аполлон, и многие его эпитеты — Пеан, Эпикурий, Алексикакос, Акесий — отсылали к этому его качеству. В этой роли выступали также некоторые герои: в Аттике в IV веке был Герой-Врачеватель, известный лишь под этим именем. С конца V века славу этих знахарей затмило божество, специально предназначенное для этой сферы, — Асклепий. Успех нового бога обнаруживает пример Софокла: он был жрецом одного из героев-знахарей, мало нам известного, которого звали Алкон или, возможно, Аминос, впоследствии он стал последователем культа Асклепия, сочинил пеан в честь этого бога и разместил у себя его статую, которую в 421 году афиняне доставили из Эпидавра и поместили в святилище близ театра Диониса, на южной стороне акрополя. Таким образом, уже в это время Асклепий был возвышен до ранга богов, хотя Пиндар в 474 году, сочиняя третью «Пифийскую оду», говорит о нем лишь как о герое, сыне Аполлона, который выучился искусству врачевания у кентавра Хирона и был поражен молнией Зевса за то, что он нарушил законы природы, вернув к жизни умершего. На эту тему фиванский поэт изрек замечательные слова: «Не стремись, о душа моя, к жизни бессмертной, но извлекай пользу из возможного!»