Цивилизации

В целом области, колонизированные римлянами, — участки северной или приатлантической Европы — уже находились под влиянием средиземноморского примера и городского образа жизни и туземцы там уже свели большую часть своих лесов. Для Тертуллиана «известная дикость» прежних веков сменилась обитаемым лесом, который в свою очередь нуждается в прореживании[398]. Это произошло сравнительно рано и прошло сравнительно успешно не только потому, что народы годились для цивилизации, а главным образом потому, что местные почвы подходят для сельского хозяйства: лес был вырублен там, где светило средиземноморское солнце, грело атлантическое течение и почва была достаточно мягкой для слабых легких плугов. Там, где почва была слишком холодной и влажной для пшеницы или слишком тяжелой для плуга, лес не тронули. В некоторых местах вдоль границы у путников создавалось впечатление, что римские дороги натыкаются на деревья.

Стук топора сопровождало шлепанье мастерков. Антитезис леса и идеал, ради которого вырубались деревья, — это город. Хотя на западе с упадком и гибелью Римской империи города сокращаются, идеал никогда не забывался, он был просто подвергнут христианизации. Немецкий епископ X века привез домой из Вероны вид этого города, который все еще выглядит римским. На картине видна всего одна церковь, но много старинных храмов и укреплений, а также «величественный, памятный большой театр, построенный ради твоего великолепия, Верона». Написанная в восьмом веке стихотворная похвала городу первые двадцать четыре строки отводит зданиям, возведенным в честь римских богов. Но даже если эту часть города хвалили, одновременно ее и отвергали. «Посмотрите, — говорит поэт, — как прекрасны были здания нечестивцев, которые не знали закона Господа и поклонялись идолам из дерева и камня». Истинное величие Вероны, считает поэт, заключается в мощах трехсот ее святых, которые «сделали этот город богатейшим из городов Италии» и стали «святейшими хранителями и защитниками его парапетов»[399].

Неудивительно поэтому, что любое проникновение христианской веры, городской жизни и римского самосознания в лесной мир за границами Римской империи происходило за счет деревьев. В конце VIII века Карл Великий с огромным трудом сумел покорить Германию вплоть до Эльбы отчасти потому, что жители леса уже до некоторой степени преобразовались по образу франков. Они приобрели привычку к оседлой аграрной жизни, усовершенствовали технику рубки деревьев, вывели сорта ржи и использовали тяжелые плуги для обработки бывшей лесной почвы. В середине десятого века на фронтире появилась своя столица — великолепный Магдебург, в котором на резьбе по слоновой кости император Оттон I, окруженный святыми, предстает перед Христом. Но все это были незначительные шаги по сравнению с той великой экспансией, которая предстояла западному христианскому миру в XII веке.

Отступление деревьев: от леса к городам в Европе XII века

В 1132 году в городе Кайфын из деревьев, срубленных в горах Чин-Фен, «которые оставались неприступными со времен Тан»[400], был построен новый дворец. Примерно в то же время на другой конце евразийского материкового массива тоже становилось все труднее отыскать необходимые для строительства деревья: лес отступал перед топором, и строители отчаянно боролись за материал для балок и опор.

Например, аббат Сюже из Сен-Дени был маленьким человеком с большими амбициями: он хотел построить самую красивую в мире церковь и заполнить ее драгоценностями, золотом и Божьим светом, чтобы она так походила на рай, как только можно на земле. Аббата по сей день можно видеть таким, каким он и хотел остаться в нашей памяти: простертым у ног Богородицы на витраже в церкви Девы Марии его аббатства. Образы, возникавшие в его сознании, сохранились в лепных украшениях дверей церкви и на полях иллюстрированных рукописей: лесорубы, плотники, каменщики и скульпторы, они рубят лес и вырубают камень, чтобы превратить простой материал в произведения искусства.

Когда труд, который начал аббат, был почти завершен, он спросил у своих плотников, где найти деревья, чтобы из них получились большие балки для крыши созданного его воображением здания. Тот же вопрос он задавал плотникам в Париже. «Здесь таких нет, — отвечали они. — Не осталось лесов». С обычным для экспертов безразличием они указывали на множество трудностей. Балки такого размера нужно везти издалека. На это потребуется много времени. И стоить будет дорого.