Грузинское посольство 23 ноября 1800 года представило «Условия принятия Грузии под власть Российского императора». Эти «Условия» состояли из шестнадцати пунктов. Всероссийский император признавался «за своего природного государя и самодержца… единожды и навсегда». При этом Георгий XII и его наследники оставались на престоле «с титулом царей… и иметь им, царям, главное в своем царстве правление по тем законам, кои от Всевысочайшего двора даны быть имеют. От себя же им без особого повеления никаких узаконений не вводить». Иными словами, Багратионы становились наследственными «губернаторами» Грузии, управлявшими ею по законам, принятым в Петербурге. Финансы передавались под контроль центральной власти, а содержание фамилии осуществлялось за счет установленного жалованья и (или) пожалованной недвижимости в России. При этом на монетах ставились два герба. Для укрепления обороноспособности Грузии выделялся шеститысячный корпус, в крепостях, модернизированных с помощью русских фортификаторов, располагались русские гарнизоны. Предполагалось постепенно принимать грузин на военную службу и, «дабы их на первый раз по непривычке ободрить, — объявить, что обмундирование их будет национальное». Все сословия уравнивались в правах с аналогичными «состояниями» в Великороссии. Договор предусматривал также поддержку эриванского и гянджинского ханов, которые раньше были в орбите Грузии и получали от нее военную помощь. Россия должна была «надавить» на Турцию, чтобы та приняла меры против использования ее территории для дагестанских отрядов, совершавших набеги на приграничные земли. В этом проекте был один пункт, который не мог не беспокоить военных. Провиант и фураж для войск предлагалось закупать по «вольным» ценам, что на практике означало отказ от поставок хлеба и сена[274].
С этого момента в развитии российско-грузинских отношений наступил перелом. Последовала череда действий, о последствиях которых ни одна из сторон либо не задумывалась, либо эти самые последствия недооценивала, либо вообще вкладывала в них иной смысл. В ноябре 1799 года в Тифлис были доставлены инвеститурные знаки в полном соответствии с положениями трактата 1783 года и посланием царя Георгия. Но в последнем документе содержалась просьба царя не только утвердить его на престоле, но и признать царевича Давида законным наследником, хотя сам Георгий занял трон, не спрашивая разрешения из Петербурга. В договоре же вмешательство России в вопрос о наследнике грузинского престола вообще не упоминалось! Понятно, что царь желал заручиться поддержкой императора в неминуемой борьбе за престолонаследие, но Павел I, давший на то согласие (не удосужившись заглянуть в Георгиевский трактат), автоматически поставил Россию в двусмысленное положение, гарантировал ей участие в грядущих междоусобицах. Опять дадим слово историку 3. Авалову: «Теперь события развиваются с силой урагана; эта связь царства и империи, веками томительных бесплодных сношений, дошла до десятилетий покровительства, приносившего несчастья, и, наконец, маховое колесо истории довело дело до разрушительного конца, не пощадив хрупких, запоздавших желаний грузинского народа. Но рушилось то, чему при данных условиях уже не было места на этой земле; зато суждено было водворяться порядку там, где самая смелая мысль о нем давно утратилась»[275].
Для правильного понимания событий следует обращать особое внимание на их дату. 17 ноября 1800 года в Петербурге от имени Георгия XII князем Г. Чавчавадзе были поданы 16 «просительных пунктов», являвшихся условиями включения Грузии в состав Российской империи. 19 ноября эти «пункты» были одобрены Павлом I, a 23 ноября через столичную заставу проследовали князья Г. Авалов и Е. Палавандов, везущие в Тифлис известие об этом. Эти же посланники должны были вернуться в Петербург с утвержденными грузинской стороной «пунктами» (пока на них имелась только подпись императора), а также со специальной «благодарительной» грамотой. Кроме того, перед отправлением в Петербург представители Георгия XII должны были получить официальное звание «послов от царя и всего царства». Последнее очень важно: на берегах Невы были осведомлены о непростой ситуации в правящей династии и хотели бы получить правовые основания для заключения договора. Отечественные дипломаты уже знали, что на Кавказе политическая культура позволяет признавать ничтожным документ, подписанный свергнутым правителем, даже если на момент подписания он имел всю полноту власти.