Цицианов

Позиции Цицианова в его борьбе против «хищничества» подданных султана на российской территории сильно ослаблялись тем, что имеретинцев, мингрелов и гурийцев тоже нельзя было считать «смирными овечками». Нет оснований не верить Селим-паше Ахалцыхскому, который пенял на поведение жителей Западной Грузии в сентябре 1804 года: четыре человека, поехавшие в гости к родственникам по ту сторону границы, оказались в плену и удерживались подданными князя Гуриели; слуги князя Кикнадзе угнали 10 аджарских лошадей и двух быков. Потерпевшие собрались было отомстить обидчикам, но паша, указывая на необходимость соблюдения мира на границе, строго запретил ответный набег. Имеретинцев вдохновило такое развитие событий, и вскоре они захватили у соседей уже 600 овец и 200 коров. Может быть, размер кражи был несколько преувеличен, но сам факт выглядит вполне правдоподобным. Селим-паша откровенно предупредил Цицианова: «…Аджарские жители такие неукротимые, что не потерпят сего, сделают взаимный вред, и после не прогневайтесь и не пеняйте на нас, ибо как мы стоим твердо на условии нашем, так же им должно быть»[410]. Затруднялись действия Цицианова и двурушнической политикой имеретинского царя Соломона. На протест Цицианова по поводу пропуска через Ахалцых людей, отправленных мятежным царевичем Александром и персидским шахом, паша указал на наличие у эмиссаров официальных писем Баба-хана, что придавало им статус дипломатов дружественного Порте государства, а этот статус предполагал их неприкосновенность. Далее в письме Селим-паши содержится издевка: он высказывает недоумение, почему Цицианов обращается к нему, а не к подданному России царю Имеретии, к которому и направлялись люди, чей проезд так не понравился русскому генералу.

В отношениях с Карсским пашалыком были еще большие сложности. Султан разгневался на Шериф-пашу Ахалцыхского и лишил его должности, поставив на его место Селим-пашу. Шериф-паша укрылся во владениях эриванского шаха и стал вместе с ним готовить нападение на Каре и Ахалцых. Мамед-паша Карсский указал на то, что Эривань, по его мнению, является российской территорией, поскольку ранее была покорена царем Ираклием и вместе с Грузией автоматически перешла под власть Александра I. На этом основании Мамед-паша считал обязанностью русской стороны наказать человека, который своими действиями ставит под удар мирные отношения между Петербургом и Стамбулом. Это был хороший ход с его стороны. Он мог легко «загрести жар чужими руками», в данном случае — руками русских солдат избавиться от угрозы нападения на восточные владения Порты. Для Цицианова добрые отношения с турками были также очень важны, поскольку появлялась возможность снабжать войска при походе на Эривань хлебом и фуражом[411]. Однако Цицианов понимал, что правительство не затруднится в случае необходимости выставить его главным виновником обострения отношений с Турцией и объявить его действия несанкционированными. Победителей, вопреки известной пословице, очень даже судят, во всяком случае тогда, когда их победы мешают вышестоящим персонам решать их проблемы. Поэтому главнокомандующий, не оставлявший замыслов раздвинуть границы империи за счет закавказских владений Порты, решил подстраховаться и 10 апреля 1803 года послал графу Воронцову следующее представление: «Имея счастье препроводить к вашему сиятельству рапорт на Высочайшее имя Его императорского величества, долгом поставляю почтеннейше донести, что обстоятельства преданности к нам Карсского паши и наклонности его искать Высочайшего Его императорского величества покровительства, буде дальнейшие его предначертания не ограничиваются единым приобретением Грузии, сколько я понимаю, кажется заслуживают уважения. Впрочем, зная неудобства, сопряженные с расширением в Азии российских пределов со стороны Порты Оттоманской, ныне нашей союзницы, тем паче имею нужду в решительных для поведения моего наставлениях, что подобные сему случаи и искательства открываются и от других побережных Черного моря владельцев, под покровительством Порты пребывающих; вследствие чего осмеливаюсь покорнейше просить ваше сиятельство для будущего руководства моего снабдить меня милостивыми вашими предписаниями, дабы я против воли моей не погрешил или недостатком деятельности или преступлением пределов Высочайше данной мне власти, по встречающимся внешним моим сношениям»[412].