Не скрывая, что в некоторых случаях мотивы политического, общественного и даже личного поведения Цицерона были довольно низменны, П. Грималь в целом рассматривает своего героя в духе последней из изложенных концепций, всячески подчеркивая благородство мотивов, которыми в ряде случаев руководствовался Цицерон, его верность своим принципиальным установкам и его умение рассматривать политические вопросы с философских позиций. В начале книги верность великого оратора своим нравственным убеждениям, с одной стороны, и теневые стороны его судебной и политической деятельности — с другой, еще в какой-то мере предстают как две стороны единого противоречивого и сложного явления, имя которому Марк Туллий Цицерон. Но чем дальше развивается рассказ, тем чаще считает автор необходимым найти для своего героя оправдание любой ценой. Если, например, в 66 году в речи «В защиту Клуенция» Цицерон отстаивает интересы людей, которых несколькими годами раньше сам же осуждал, и это неоднократно вызывало порицания у современников и у ученых нового времени, то автор будет упорно искать в деталях процесса поводов оправдать переменчивость оратора. Поводы для оправданий такого рода подчас вполне очевидно искусственны и произвольны: в 60 году, например, Цицерон выпускает сборник своих речей 63 года, как он их называет «консульских». Исторический и литературный контекст не оставляет сомнений, что то был один из шагов, направленных на увековечение Цицероном собственного консульства и продиктованных крайним тщеславием. Автор ради оправдания оратора создает очень сложное, искусственное и, главное, ни на какие источники не опирающееся построение: в издании консульских речей он предлагает видеть попытку укрепить свой авторитет — только и именно ради того, чтобы поставить этот авторитет па службу Помпею, который, по расчетам Цицерона, мог в те годы сыграть значительную роль в объединении разнородных общественных сил и тем содействовать согласию сословий, и, следовательно, усилению римской общины в целом. Таких примеров в книге немало. Каждый из них, взятый сам по себе, может быть более или менее убедительным; благородные мотивы, которые автор книги стремится разглядеть в основе подчас совсем не благородных поступков его героя, — более или менее остроумно найденными. Суть дела от этого не меняется — рядом с теоретическими построениями и декларациями гражданской доблести все равно остаются поступки, им прямо противоречащие.
Есть еще одно в высшей степени существенное обстоятельство, осложняющее положение. Внимательно познакомившись с книгой П. Грималя, читатель убеждается, что Цицерон отнюдь не только провозглашал моральные заповеди в речах и трактатах и нарушал их в практическом поведении — он неоднократно доказывал также на деле, что готов в соответствии с ними жить и действовать. В 80 году до н. э. Римом недолго и единовластно правил диктатор Корнелий Сулла. Его приближенные и в первую очередь всемогущий вольноотпущенник Хрисогон под разными предлогами грабили граждан, убивали каждого, кто стоял на их пути, и никто не решался оказать им сопротивление. Очередной жертвой Хрисогона оказался некий Росций из городка Америи. Все попытки пострадавшего добиться справедливости были тщетны. Ни один из адвокатов Рима не брался за это дело, и только начинавший двадцатишестилетний Цицерон согласился защитить Росция, разоблачил козни всесильного временщика и добился восстановления справедливости. Процесс не принес Цицерону никаких материальных выгод; мало того — после суда он вынужден был бежать из Рима. Ситуация повторилась в 63 году, когда на долю Цицерона-консула выпала обязанность пресечь опасные замыслы заговорщиков — Катилины и его сообщников. Необходимость такого шага была ясна всем, но брать на себя ответственность за казнь римских граждан не решался никто. Цицерон решился. Это опять-таки не принесло ему ничего, кроме преследований, опасностей, нареканий и... славы в потомстве. А ведь то были поступки в его жизни отнюдь не единичные.