Возможно, речь разгневанного консула подействовала на умы сенаторов, так как все впервые стали возмущаться Катилиной, называли «врагом отечества», требовали от консула сурово наказать преступника. Цицерон пошёл на хитрый шаг – предложил сенаторам, чтобы они поручили второму консулу, Гаю Антонию, возглавить войско и выйти навстречу наёмникам Катилины и таким образом предотвратить захват Рима. Кислая гримаса второго консула, Гая Антония, откровенно указывала на то, что подчинился он воле Сената с явной неохотой…
Рим замер в тревожном ожидании мятежа. В эти дни из Галлии появилось посольство союзного племени
По совету консула аллоброги продолжали вести переговоры с Цетегом и Лентулом, каждый раз получая новые сведения о замыслах мятежников. Затем Цицерон предложил послам запросить новое письмо к вождю, уже с подписями верхушки заговорщиков. Цетег и Лентул исполнили требование послов, после чего письмо оказалось в руках консула.
Марк Цицерон действовал решительно. Уличённых участников заговора арестовали в одну ночь у них в домах. Консул немедленно призвал сенаторов на внеочередное заседание, где известил с радостью, что заговор раскрыт, участники арестованы и под тяжестью улик сознались в преступных действиях…
Наутро римляне услышали от глашатаев, что несколько известных граждан задержаны и находятся в тюрьме. Но суда над ними ещё не было. Народ на Форуме требовал от консула объяснений. Тревожило сообщение, что римляне содержатся в тюрьме без оформленного по всем правилам доноса и без предварительного расследования и судебного процесса, как требует римское законодательство.
Как адвокат Марк Цицерон понимал своё положение. Если он не оправдается, уголовное преследование грозит уже ему. В толпе находилось достаточно людей, убеждённых в том, что консул напрасно наговаривает на политических противников, даже из личных интересов. Народ потребует доказательства вины арестованных, а не рассуждения об опасности, нависшей над отечеством. Выход один – объяснение.
Марк Цицерон разразился речью, из которой даже сомневающимся стало понятно, кем и как готовился мятеж, о чём вели переговоры с аллоброгами и что ожидает римлян в случае победы Катилины. Цицерон не забывал повторять, что заговор раскрыт благодаря его прозорливости и решимости. У него спросили, почему позволил Катилине скрыться, благодаря чему он угрожает Риму. Разве нет его вины?
– Я сделал разумный шаг, – уверенно ответил консул. – Если бы Катилина остался в городе, заговор не раскрыли бы так безопасно для граждан. Что касается нашей победы, не следует сомневаться – консул Гай Антоний с легионами идёт навстречу Катилине. Моя же задача – не допустить развития ужасных событий в городе.
Завершил он речь пафосно:
– Я не требую от вас, квириты, ни памятников, ни знаков отличия в свою честь. Прошу лишь помнить о том, что я для вас сделал, и защитить меня и семью, если случится непредвиденное.
На следующий день консул опять призвал сенаторов в храм Согласия, где предложил немедленно решить судьбу пособников Катилины, поскольку арестованные заслуживают смерти. И умолк, так как высшее должностное лицо не имеет права влиять на ход обсуждения и принятие решения сенаторами.
Сенаторы понимали критичность ситуации – или сейчас осудить арестованных, или передать дело в суд, как требует закон. Кто-то соглашался признавать арестованных граждан виновными, к тому же они сознались, но приговорить к смерти не решались. Ждали обсуждения и голосования.
Первым выступил Юний Силан, недавно избранный консулом на следующий год, что придавало ему юридическую защищённость. Без обиняков он осудил преступников и сразу предложил казнить за злодейские замыслы. Только лишить жизни через удушение, ибо по-иному закон запрещал убивать гражданина. Желающих обсуждать его предложение или высказывать иную точку зрения не оказалось. Приступили к голосованию.
Кто соглашался с Силаном, поднимались и вставали рядом с ним, остальные – напротив. Неожиданно поднялся Гай Юлий Цезарь, молодой человек, избранный на следующий год претором. В Сенате он значился в новичках, хотя с недавних пор к его выступлениям прислушивались. На похоронах сестры отца Цезарь заявил: «Род мой, Юлиев, восходит к бессмертным богам, от богини Венеры»…
Начало противоречило сказанному Силаном, но Цицерон невольно напрягся, ожидая неприятности: