Цицерон и его время

Возвращаясь из своей провинции в Рим, он задержался ненадолго в Сиракузах, где пытался разыскать могилу Архимеда. Однако никто из жителей не знал, где похоронен знаменитый ученый. Проявив большую настойчивость, Цицерон все же разыскал гробницу Архимеда, хотя сделать это было не так просто: она сплошь заросла терновником. Этот, казалось бы, достаточно наглядный пример бренности человеческой славы все же мало в чем убедил молодого, полного энергии и честолюбивых надежд римлянина. Как только он вступил на территорию Италии и повстречал своего знакомого, он рассчитывал сразу же услышать от него восторженные отзывы о своей деятельности в Сицилии и был глубоко уязвлен, когда выяснилось, что знакомый даже ничего не знает о ней. Но на сей раз он получил хороший урок. «Убедившись, — писал он позже, — что римский народ имеет весьма тупой слух, но острое зрение, я перестал заботиться о том, что будут люди обо мне слышать, но решил жить постоянно в городе, на виду у граждан и как можно ближе держаться к Форуму».

И он, вернувшись в Рим, действительно стремился полностью реализовать им же самим намеченную программу. Он выступал защитником в ряде процессов, был доступен каждому и в любое время, его постоянно видели на Форуме. После квестуры Цицерон вошел в состав сената, где вскоре тоже приобрел репутацию выдающегося оратора. Занятый планами своей дальнейшей и столь счастливо начатой политической карьеры, Цицерон, кстати сказать, вовсе не стремился к должности народного трибуна, скорее даже избегал ее. Следующим этапом на его пути был эдилитет, которого он и достиг без особых трудов в 70 г. В качестве эдила он, однако, не прославился чрезмерной щедростью; общественные игры — организация их на свой собственный счет фактически входила в обязанности эдила — были проведены им три раза и с весьма скромной затратой средств. Но зато в то время, когда он еще искал эдилитета, к нему обратились его старые друзья–сицилийцы с просьбой взять на себя защиту их интересов и выступить обвинителем против бывшего наместника Верреса, который в течение трех лет грабил и притеснял жителей этой провинции с неслыханной наглостью и жестокостью.

Веррес был весьма колоритной личностью. Еще в бытность свою квестором в Галлии он присвоил себе казенные деньги. Как легат, Веррес был бичом всей Малой Азии, но с особой свирепостью и еще небывалым размахом он начал действовать в Сицилии, став наместником острова. За три года своего хозяйничанья он так разорил эту цветущую некогда провинцию, что, по словам того же Цицерона, ее было совершенно невозможно восстановить в прежнем состоянии.

Процесс обещал приобрести громкую и скандальную известность. Во–первых, хищения, вымогательства и прочие преступления, чинимые Верресом открыто и беззастенчиво, претили даже тем, кто привык смотреть сквозь пальцы на лихоимство римских наместников в провинциях. Поэтому его грабительские действия, получившие к тому же широкую огласку, возмущали не только самих потерпевших, т.е. сицилийцев, но и многих римлян. Во–вторых, вскоре стало известно, что некоторые видные оптиматы, некоторые представители знатных и влиятельных фамилий, например кое–кто из фамилии Метеллов и Корнелиев, покровительствуют Верресу, стремятся его выгородить, затягивая под тем или иным предлогом слушание дела.

Можно только удивляться энергии и мужеству, с которыми взялся за подготовку обвинения Цицерон. Ему предстояло прежде всего разорвать целую сеть хитросплетений и неожиданных препятствий, подготовленных сторонниками и ходатаями Верреса. Так, например, уже после того, как Цицерон дал согласие выступить обвинителем в процессе, появился некто Квинт Цецилий, претендующий на ту же самую роль. Цицерон не без оснований считал, что новоявленный претендент — ставленник самого Верреса. Выбор судьями обвинителя из двух (или нескольких) кандидатов производился на основании речей претендентов и назывался, как и самые речи, дивинацией. Первая речь, которую Цицерон произнес на процессе Верреса, и была такой дивинацией против Квинта Цецилия. Она увенчалась полным успехом, несмотря на то что Веррес через своего защитника, знаменитого адвоката Гортензия, сделал попытку подкупить некоторых судей.

Но это было далеко не все. Веррес стремился оттянуть разбор дела до 69 г., до того времени, когда вступят в свои должности вновь избранные консулы и преторы. Это было для него чрезвычайно важно, ибо на выборах — не без соответствующего вложения его собственных средств — прошли вполне благоприятные для него кандидаты. Кроме того, по существующему порядку, дело должно было разбираться в двух сессиях, что тоже грозило обернуться определенной затяжкой процесса.