Цицерон

Цицерон задумал дополнить трактат «О предвидении» размышлениями о судьбе и предполагал поручить изложение стоических взглядов на эту проблему брату Квинту. Однако «О судьбе» в том виде, в котором сочинение дошло до нас, представляет собой не диалог, а пространную как бы лекцию, «наставление», обращенное к Гирцию. Действие происходит на вилле в Путеолах, на которой как раз в эти дни Гирций так любил бывать. Литературный вымысел оборачивается реальной жизненной зарисовкой или, во всяком случае, приближается к ней. Цицерон рассказывает, что здесь они с Гирцием много говорили о мерах, которые могли бы вернуть в Рим мир и согласие граждан. Рассуждения о судьбе имеют целью углубить рассмотрение этой проблемы, доказать Гирцию, что, как ни велик риск новой гражданской войны, ее можно избежать, если вести политику разумную и осторожную. Гирций был одним из самых преданных цезарианцев. Диктатор сам назначил его консулом следующего года. Поэтому Цицерону так важно было именно его вовлечь в число «добропорядочных людей», республиканцев, партия Цицерона существенно бы выиграла. Гирция как бы атакуют с двух сторон: Брут и Кассий пишут Цицерону, побуждая его сделать все, дабы вернуть Гирция к «благонамеренности»; «я, разумеется, стараюсь изо всех сил, — пишет Цицерон Аттику, — но Гирций очень близок с Бальбом, а Бальб тоже умеет быть красноречивым и убедительным».

В последний день апреля — радостная весть. Антоний знакомился с положением ветеранов в Кампании, и обязанности консула выполнял Долабелла — с великой энергией, чтобы не сказать грубостью, он официально осудил беспорядки на форуме, происходившие двумя месяцами раньше в том месте, где устроили погребальный костер Цезаря. Долабелла распорядился снести колонну, которую было поставили, и собирался замостить эту часть форума, чтобы уничтожить всякий след погребального костра. Тем, кто воздавал Цезарю божеские почести и приносил на этом месте жертвы, Долабелла угрожал смертной казнью. Цицерон в восторге: «О, блистательный Долабелла, которого я так люблю, да, да, люблю моего Долабеллу...» Меры, предпринятые консулом на самом деле (или только в надеждах Цицерона), положили конец постепенному скрытому обожествлению Цезаря; оно в конце концов могло угрожать «освободителям отечества». Дела, кажется, принимают лучший оборот, чем я рассчитывал, — пишет Цицерон. Аттик более сдержан. Он не верит, что Долабелла перешел на сторону Брута; Долабелла не проводит четкую политическую линию, он действует под влиянием минутного настроения, капризно и необдуманно. В начале мая Цицерон выражает опасение, что Антоний готовит государственный переворот с помощью ветеранов Цезаря, — они по его настоянию поклялись, что будут требовать признания действительными всех актов Цезаря. Долабелла не понял — царя больше нет, но у него есть наследник. Цицерон ясно видит: предстоит борьба с Антонием, это его вовсе не радует.

Антоний назначил заседание сената па 1 июня. 17 мая Цицерон покидает Путеолы и с частыми остановками начинает двигаться к Риму. Аттик пишет ему каждый день, сообщая, что происходит в столице. Цицерон тревожится, он боится, что в Риме не будет чувствовать себя в безопасности. Наконец останавливается в Тускуле, выжидает и никак не может решить, что делать. Каково теперь оказаться в городе, где он «знал высший почет и даже рабом был с почетом»? Антоний привел из Кампании целую армию и вступил в столицу во главе ее; сенаторы, даже те, что намеревались присутствовать на заседании 1 июня, разбежались, Цицерон предпочел остаться в Тускуле. Антоний созвал трибутные комиции: не соблюдая никаких обязательных форм, он провел законы по собственному усмотрению. Перераспределил управление провинциями, Бруту и Кассию поручил заняться поставками зерна, первому — из Азии, второму — с Сицилии; новый их статус был значительно ниже установленного предыдущим декретом.