Цицерон

Веррес был не просто нечестный наместник провинции. Он был крупнейшим преступником. С одной стороны, он совершил такие преступления, что знал — если они раскроются, ему конец. С другой стороны, он похитил из провинции колоссальные суммы и разом сделался мультимиллионером. Ясно, что он готов был на все, только бы избежать разоблачений, а возможности у него были огромные. И награбленное золото потекло рекой. Он понял, что главная опасность для него — Цицерон. Надо было во что бы то ни стало вырвать дело из его рук. И Веррес пустил в ход весь свой кредит, поставил на ноги всех друзей и знакомых, он готов был купить всех — от писца до магистрата. Он пригласил лучшего адвоката Рима, самого Квинта Гортензия. Когда Цицерон об этом узнал, сердце его сильно забилось: наконец-то настал тот вожделенный миг, о котором он так давно мечтал, наконец-то на глазах всего Рима он сразится с Гортензием!

Теперь Цицерону прежде всего следовало явиться к претору и объявить о своем желании обвинять Верреса. Претор должен был назначить день суда и, главное, дать мандат. Имея его, обвинитель фактически становился почти магистратом — он мог производить у обвиняемого обыск, конфисковать необходимые документы, имел доступ в любой архив и мог требовать любые официальные бумаги. Но когда наш герой явился к претору, он узнал ошеломляющую новость. У претора он увидел другого человека, который тоже хотел обвинять Верреса и жаждал получить преторский мандат.

Кто же был этот неожиданно появившийся человек? То был Квинт Цецилий, квестор Верреса. Это, конечно, выглядело странно: Цецилий был помощником и приятелем наместника. Его скорее можно было ожидать увидеть свидетелем защиты, чем обвинителем. Но Цецилий заявил, что у него есть веские причины выступать против Верреса. Он был смертельно оскорблен своим патроном, а такие обиды смываются только кровью. А так как он лично находился в Сицилии все это время и знает всю подноготную управления наместника, никто не сможет лучше него обличить преступника.

Сицилийцы, увидав своего непрошеного защитника, пришли в отчаяние. Они кричали, что Цецилий был первым помощником Верреса во всех злодеяниях. Они не хотят его, они его ненавидят; если он возьмет это дело, они разом все убегут, спрячут от него все документы — ведь он хочет не привести их на суд, а украсть! (Verr. Div., 27–28). Цицерон, конечно, сразу понял, в чем дело. Цецилий, приятель Верреса, должен был выступить ему соперником, вырвать у него преторский мандат, уничтожить все компрометирующие документы и завалить дело. Такой человек назывался в римском суде преварикатором. Разумеется, Цецилий получил от обвиняемого крупную сумму денег. Но у него были и другие причины вмешаться в это дело. Он был замешан во многие темные дела своего патрона, и Веррес твердил, что если документы попадут в руки Цицерона, они оба погибнут.

По римским законам в случае, если два человека хотят выступить обвинителями по одному и тому же делу, должен быть созван суд с присяжными и перед их лицом претендентам надлежит состязаться друг с другом. Победитель получал преторский мандат. Такое состязание называлось в римском суде дивинацией. В день суда на Форуме собрались огромные толпы народа. Явились и сицилийцы вне себя от волнения. Прошел слух, что Веррес успел подкупить присяжных. Сицилийцы совсем пали духом. Вся надежда теперь была на изумительное красноречие Цицерона.

Поднявшись на возвышение, он начал, казалось, очень спокойно и сдержанно. Он сказал, что при решении их спора с соперником важны два обстоятельства. Первое. Кого больше всего желает видеть обвинителем пострадавшая сторона, то есть сицилийцы. Второе. Кого меньше всего желает видеть в этой роли Веррес. Оба эти пункта ясны как день. Сицилийцы сами выбрали своим защитником Цицерона. Здесь не надо ни доказательств, ни свидетелей — вот сидят сами сицилийцы. Каждый желающий может спросить у них, кого они сами желают видеть обвинителем. Ради них затеяно все дело. Неужели же их желание не будет иметь никакого веса в глазах судей? (Ibid. 10–14).

— Если бы, Квинт Цецилий, сицилийцы говорили с тобой таким образом: мы тебя не знаем, нам неизвестно, что ты за человек, кто ты; мы никогда тебя раньше не видели… Так вот, если бы они так сказали, разве это не было бы ясно и убедительно?

Но беда в том, что сицилийцы знают Цецилия, «слишком хорошо его знают, а потому ни в коем случае не хотят видеть его своим защитником». Странно, что Цецилий хочет защищать людей насильно, против их воли, не обращая внимания на их отчаянное сопротивление (21–28).