Цицерон

Но дело даже не в тех умных и интересных мыслях, которые они высказывают. Дело в самом Крассе. Его фигура стоит в центре рассказа. Некогда Цицерон в уме своем создал образ небесного оратора, оратора из мира идей Платона. Образ этот многим казался нереальным, фантастическим. И вот сейчас этот идеал воплотился в живого человека — Красса. Он сам олицетворяет собой великое искусство красноречия. Он артист до мозга костей, артист в каждом слове, в каждом жесте. Только глядя на него, мы понимаем, что такое красноречие.

Цицерон признается, что ему было больно писать о тех днях. «Горечь воспоминаний оживила во мне старую и тяжелую печаль. Ибо не прошло и десяти дней, как Люций Красс, с его поистине бессмертным дарованием… был унесен неожиданной смертью» (De or., III, 1). И Цицерон вспоминает свое детское отчаяние, вспоминает, как, войдя в пустую Курию, он трогал скамью, на которой последний раз сидел Красс. Но теперь через много лет все представлялось ему в ином свете. «По-моему, Красс, тебе были дарованы свыше и блистательная жизнь, и своевременная смерть, ибо… тебе пришлось бы быть свидетелем похорон отечества». Не увидел он и «этого общества, где все извращено… Он жил одной жизнью с Республикой и погиб, когда она погибла» (De or., III, 8—12). Смерть Красса совпала с «похоронами» Республики. И та тьма, которая упала на Рим после его смерти, делает еще ярче свет, озаряющий кружок этих мирно беседующих людей. Это свет заката. Мы видим не только последний день Красса, но и последний день Рима. Это и придает особое грустное очарование диалогу.

Почти сразу же Цицерон приступил к следующему сочинению. Давалось оно ему нелегко. Он все время был недоволен. Рвал уже законченный текст и начинал сызнова (Q. fr., III, 5, 1). «Я пишу то сочинение, о котором тебе говорил, — сообщает он брату, — книгу «О государстве». Это тяжелый и вязкий труд. Но, если получится то, что я задумал, мои усилия не пропадут даром. Если же нет — я брошу его в море, на которое смотрю, когда пишу»[96] (Q.fr., 11, 12, 3). И «его усилия не пропали даром». Книга «О государстве» — наверно, самое знаменитое из всего, что он написал.

Тут передо мной встает следующая трудность. Сочинения Цицерона читали и перечитывали. Писали и пишут целые трактаты о юридических, политических и философских взглядах Цицерона. Ясно, что произведения эти глубокие и многоплановые. И в этой главе я просто не в состоянии охватить все эти проблемы. Да я и не чувствую себя достаточно компетентной. Поэтому я остановлюсь только на одном их аспекте, аспекте религиозном.

В трактате «О государстве» Цицерон вновь обратился мыслью к мечтам своей юности. В те далекие годы, когда он был учеником Сцеволы Авгура, он очень любил слушать рассказы своего старого учителя о прошлом. Сцевола, как это часто бывает с пожилыми людьми, постоянно вспоминал свою молодость и тех людей, которые его тогда окружали. И один из этих людей поразил тогда воображение мальчика. Это был Сципион Эмилиан, великий полководец и прекрасный оратор, истый римлянин нравом и эллин по образованию, человек благородный и великодушный. Он сделался любимым героем юного Цицерона. Он воображал себе целые картины из его жизни, мечтал, что будет с годами на него похож. Вот этого-то человека и сделал оратор теперь героем своего диалога. У него на вилле собираются друзья, самые знаменитые и ученые люди Рима. И между ними возникает разговор о природе государства[97].