Объяснив все это, Демаш уходил с манежа, а Мозель открывал коробку с тортом и хитро говорил:
– Ага, сначала направо, – при этих словах он брал кусок настоящего торта с правой стороны и мгновенно съедал, его, – потом – налево, – брал кусок торта с левой стороны, – теперь вниз, – он засовывал в рот последний кусок. – И спускаюсь в метро. – При этих словах он похлопывал себя по животу.
Публика отчаянно хохотала. Но только Мозель успевал проглотить последний кусок торта и спрятать под ковер пустую коробку, как на манеже появлялся Демаш.
– Ну как, отдал торт? – спрашивал он строго.
– Отдал, – отвечал радостно Мозель, – прямо в руки. – И похлопывал при этом себя по животу.
– Ну и прекрасно! Давно я хотел отравить эту Марию Ивановну, – спокойно говорил Демаш. – В торт я положил яд! Значит, будет все в порядке.
Мозель падал, дрыгал ногами и истошно кричал:
– Ох, умираю, плохо мне. Полундра!.. – и затихал.
К нему подбегали униформисты. Они укладывали бездыханное тело клоуна в ящик из-под опилок; когда же ящик поднимали, публика видела, что он без дна, а посредине манежа с венком на шее и свечкой в руках сидел Мозель. Ящик-гроб медленно несли к выходу. За ними со свечкой в руках, как бы хороня самого себя, шел Мозель, а рядом с ним Демаш, и они оба плакали. Так они и покидали манеж под аплодисменты и смех зрителей.
* * *
«Клептомания» – коронная клоунада Мозеля и Демаша.
Белый жалуется Рыжему:
– Моя жена страдает клептоманией. Она берет чужие вещи, и мне приходится наутро все возвращать владельцам. Да вот она сама идет! – восклицал Белый.
Под зловещую музыку на манеж выходила жена Белого. (Эту роль играла жена Мозеля.) Она шла как сомнамбула, с вытянутыми руками, подходила к дрожащему от страха Рыжему, снимала с него шляпу и уносила ее за кулисы. Рыжий волновался, Белый успокаивал его:
– Не беспокойся, утром я тебе шляпу верну…
Через минуту женщина появлялась. Подходила к Рыжему и, забрав у него из кармана бумажник, уходила.
– Не волнуйся, не волнуйся, – успокаивал Белый, – утром я тебе все верну.
В процессе клоунады женщина выходила на манеж еще несколько раз и на глазах у публики забирала у Рыжего часы, пиджак, галстук… В последний приход она брала под руку самого Рыжего и вела его к выходу.
– Куда вы, куда? – кричал Белый.
– Не беспокойся, – отвечал Рыжий, – утром я тебе ее верну.
* * *
Однажды я разыграл учеников.
Как-то Карандаш спросил меня:
– Где ученики?
Я ответил, что они сидят в гардеробной.
– Позовите-ка их, пусть быстро зайдут ко мне.
Вхожу в нашу гардеробную, не спеша сажусь, закуриваю, перебрасываюсь парой незначительных фраз с Борисом, а потом с нарочитой озабоченностью, но при этом улыбаясь, говорю как бы между прочим ученикам:
– Да, тут папа меня встретил. Велел вам срочно к нему зайти.
Глядя на мое лицо с фальшивой улыбкой, ученики заулыбались, уверенные, что я их разыгрываю.
– Ладно травить. Знаем твои розыгрыши, – сказал Куксо.
– Разыгрывай кого-нибудь другого, – мрачно добавил Шуйдин.
– Да мне-то что, – ответил я смеясь, – а вы как хотите.
– Ну дай честное слово, что папа нас зовет, – потребовал Брайм.
– Пожалуйста, честное слово, – говорю я, а сам давлюсь от смеха.
Ученики посмеялись и с места не сдвинулись. Куксо начал рассказывать очередной анекдот. А минут через десять в нашей гардеробной резко распахнулась дверь, и на пороге мы увидели разъяренного Карандаша.
– Никулин, вы оказали товарищам, что я их жду? – спросил он.
– А как же, – ответил я спокойным тоном.
– Так почему же я должен ждать? Почему?! – побагровев, закричал Карандаш и топнул ногой.
Учеников как ветром сдуло.
Пришел Карандаш к себе, а они уже стоят, выстроившись в его гардеробной.
Разнос Карандаш устроил им приличный. Через полчаса они вернулись понурые и злые. Мы с Романовым еле сдерживали смех. Брайм и Шуйдин не хотели на нас смотреть. А Куксо, тот ничего, воспринял все спокойно. Посмотрел на меня и сказал:
– Ты молодец. Ничего не скажешь. Разыграл здорово!
Дня через два я снова захожу в нашу гардеробную и, видя трех учеников, улыбаясь, говорю:
– Папа вас кличет.
Не успел рот закрыть, а их уж нет. Тут я перепугался. Карандаш-то их вовсе и не звал. На этот раз от Карандаша попало мне, правда, не так сильно, как ученикам, но все же.
* * *
– Что ты можешь сказать о Михаиле Николаевиче? Стоит ли идти к нему в группу? – спросил меня Шуйдин.
Что я мог рассказать о Карандаше? После двух месяцев работы с Михаилом Николаевичем у меня сложилось о нем противоречивое мнение. Поэтому, отвечая Мише, я прибегнул к анекдоту о раввине, к которому пришел молодой человек за советом, жениться ему или нет. На что мудрый раввин ответил: «Делай как знаешь, все равно потом пожалеешь».
Анекдот Миша воспринял серьезно и как бы сам себе сказал:
– Все-таки я буду подавать заявление.
Я спросил, как он жил, когда разошелся с Коноваловым.
– Халтурил, – спокойно ответил Миша.