Цитадель

— Идёт! Ты в нём такая красавица! А знаешь, на тебе оно смотрится лучше, чем на молодой госпоже…

— В самом деле? — недоверчиво протянула Суга, однако явно была польщена. Она поправила воротничок кимоно и пристально уставилась на своё отражение. Алый шёлк озарил розовым отсветом её белые щёки, придав лицу непривычную живость. Она была похожа на куклу с картины «осиэ».

Суга, проданная в наложницы ещё девчонкой, и Юми, служанка, возвышенная до наложницы, потеряли невинность и выросли в стенах этой усадьбы. Сейчас обеих терзала острая зависть: не они, а другая женщина наслаждалась сказочно прекрасной свадебной церемонией, принимала поздравления окружающих и становилась законной супругой — на глазах у гостей, перед всем миром.

— Взгляни-ка, кимоно-то из ломбарда! Красный шёлк на подкладке совсем выцвел, — заметила Юми, внимательно разглядывая рукав. — Выходит, кто-то его уже надевал… Наверное, прежняя хозяйка не обрела счастья, раз кимоно отправили в ломбард.

— И эта тоже не обретёт… — вздохнула Суга, снимая с плеч тяжёлое кимоно. Не следовало говорить подобные вещи в торжественный день, однако Суга не сдержала своего раздражения на негодного Митимасу, дразнившего её, как собачонку или обезьянку, и придумывавшего ей всякие обидные прозвища.

— Ну конечно же, — с готовностью подхватила Юми. — Выйти замуж за такого… Да ещё стать второй женой… Вполне понятно, что и кимоно подержанное! Вот я — я бы ни за какие сокровища мира за Митимасу не пошла! Наплевать, что у него куча денег и что он — единственный сын… Выйти замуж за идиота — нет уж, увольте! Бр-р… Мерзость какая!

Юми даже передёрнуло, словно по спине у неё проползла мохнатая гусеница.

— Интересно, почему он таким родился?.. — задумчиво протянула Суга. — Ведь и хозяин, и госпожа — оба такие умные… Как-то хозяин сказал, всё потому, что госпожа родила, когда ей было всего пятнадцать. Вот и вышел такой ребёнок. …Как он не похож на свою родную сестру…

— А Сэки сказала, что хозяин много грешил и обманывал женщин, вот теперь сынок и расплачивается за это.

— Перестань. Страшно же! — Суга нахмурилась и помрачнела. Юми сказала — и тут же забыла. Но Суга не умела легко забывать. Слова липли к ней, словно призраки, полные яда чужих проклятий и злобы. Посмотрев на совершенно беззаботную Юми, только что произнёсшую такие ужасные вещи, Суга возненавидела себя: она подобна забившейся сточной канаве, в которой скапливается вся грязь!

Несколько дней после свадебной церемонии Томо с болью в душе наблюдала за Мией. Та ходила поникшая и поблёкшая, словно цветок, сломанный ветром, и ни с кем не заговаривала. Даже Юкитомо, хорошо понимавший женщин, не на шутку перепугался, представив себе, что мог наговорить молодой жене Митимаса в первую брачную ночь. Обычно он отворачивался от сына с выражением крайнего раздражения на лице. Но сейчас, пересилив себя, стал обходительней: подарил сынку на память о свадьбе золотые швейцарские часы с платиновой цепочкой, на которые тот давно имел виды, и заказал из ресторана европейские яства, дабы ублажить Митимасу, питавшему страсть ко всему экзотическому. Он хорошо знал сына и понимал, что бесполезно его наставлять, как надо лелеять жену, куда проще подкупить его вкусной едой и подарками, — это всегда помогало. Теперь новоявленный муж будет сговорчивей. Вряд ли он станет для неё приятной компаний, но хотя бы не будет изводить молодую жену придирками.

Юкитомо не ошибся в расчётах. Митимаса как-то бессмысленно оживился, а Мия снова стала смеяться, забавно щуря узкие щёлочки глаз, пока они вовсе не утопали в пухленьких щёчках.

На фотографиях Мия выходила простушкой — не то, что классические красавицы Суга и Юми, — но в жизни она была совершенно иной. Пухлая плоть ладно сидела на хрупких изящных косточках, а её кожа — на лице, руках и даже ногах — светилась розовым светом, как лепестки сакуры. У Мии был слегка слабовольный рот с оттопыренной нижней губкой, но когда она улыбалась, сузив и без того узкие глазки, в ней появлялось невыразимое очарование, какая-то ускользающая, непрочная красота. Её стройное тело двигалось легко и грациозно, а весёлое лепетание вносило оживление в чопорную атмосферу усадьбы. Мия говорила немного в нос с просторечивыми оборотами Нижнего города, но это тоже было прелестно.