Цитадель тамплиеров

— Господин Беливо, — резко повысила голос Изабелла, — извольте вести себя подобающе; я нахожусь в стесненных финансовых обстоятельствах, но это не повод устраивать тут балаган!

Тамплиер прижал руки к груди.

— Никоим, поверьте, Ваше высочество, никоим образом я не хочу балаганить. Я обрадовался, что мы понимаем друг друга.

— Если и далее будете сыпать загадками, мы вряд ли о чем-нибудь договоримся.

Беливо торжественно встал.

— Знаете, Ваше высочество, есть римская поговорка — «умному достаточно». Она сейчас более, чем подходит.

— Я оценила ваш комплимент, — медленно сказала принцесса. — Но все-таки кто это? Он сейчас здесь, при мне?

— Отвечу честно — не знаю.

— Чем больше вы говорите, тем сильнее меня запутываете, господин прецептор. Я должна опасаться каждого во дворце или — как? Назовите-ка имя.

Беливо подосадовал:

— Мне не велено откровенничать. Но своей замечательно изображенной наивностью вы заставляете меня это сделать. Этот человек — Реми де Труа.

— Де Труа?!

— Похоже, я вас не слишком удивил.

— Пожалуй. В нем было что-то такое… Но я доверительно с ним общалась. А он шпионил!.. Ужасно.

Беливо развел руками.

— Это — страшный человек, Ваше высочество. Видимо, его нет здесь. Но умоляю, подумайте о том, что в вашей власти избавить Божий мир от большого злодея. Передав его нам. Да, не бесплатно. Вам неприятен этот разговор?

— Вы бы послушали себя со стороны, господин казначей!

— Человек, оказавшийся гадиной, вызывает у вас омерзение; а мы его ищем. Это — взаимопомощь, вернее — договоренность о ней. Может быть, вас задело упоминание о деньгах? Ну уж тут я не знаю, как быть. Деньги стали душою нашего времени. Мы, тамплиеры, их очень ценим. Это наложило отпечаток на манеру нашего поведения… И не стыдимся.

— Успокойтесь, господин прецептор. Я не имею этих претензий к ордену.

Вошел Данже и буднично объявил, что в город вступает Конрад Монферратский со свитой.

Это известие произвело на гостя сильное впечатление. Он посерьезнел.

— Ступайте, — принцесса отослала Данже.

Беливо почесал тонзуру.

— Так вот, чтоб закончить тему. Я готов в обмен на ваше согласие в этом деле заплатить вам более звонкой монетой, чем золото.

— Интересно узнать, что вы имеете в виду, — высокомерно усмехнулась Изабелла.

— Охотно. Заранее прошу извинить, если допущу бестактность. Думаю, что до сих пор имя Рено Шатильонского звенит для вас приятнее, чем самая драгоценная из монет.

Лицо принцессы окаменело. Беливо продолжил:

— Дошли сведения о его успехах на восточных окраинах королевства…

— Мне это неинтересно.

— На него свалилась удача, — безжалостно продолжал Беливо, — он атаковал караван, в котором нашел сестру султана Саладина. Она необыкновенно красива.

— Я же сказала… — почти бесшумно и почти бессильно прошептала принцесса.

— Теперь она у него, в его замке. Рено отказывается ее выдать. Даже рискуя вызвать войну. Саладин исповедует рыцарские принципы. Для него оскорбление, нанесенное даме, — достаточный повод, чтобы начать военные действия. Но граф не желает расстаться с пленницей.

— До свидания, господин прецептор.

— Что, кроме сильной страсти, может заставить мужчину вести себя таким образом? Засим прощайте, Ваше высочество.

Подковыляв к Изабелле, монаховидный сатир внезапно поцеловал руку, лежавшую на спинке кушетки. Изабелле было в этот момент все равно.

Глава xi. племянник

Сарацинской принцессе отвели лучшие покои в замке Рено Шатильонского. Правда, замком эту крепость с полуобвалившимися стенами, из необожженного кирпича и одной каменной башней назвать можно было с большой натяжкой, и то за глаза.

На втором этаже башни, в овальной комнате с двумя узкими окнами, сестра султана и разместилась с шестью своими служанками. Рено их не перевел в разряд подлежавшей дележу добычи. Его люди без удовольствия приняли это решение. Но улов оказался богатым. Рыцари получили по сотне золотых монет.

Сам граф устроился в двух больших комнатах бывшего священника, разводившего во дворе персидские розы.

Понимая, что порученное он выполнил и перевыполнил, граф Рено позволил себе отдыхать. Все рыцари во главе с вождем запьянствовали. Они горланили песни, гремели мечами в поединках, а мусульманки дрожали в своем прибежище, ожидая насилий. Но день проходил за днем, и ничего такого не происходило. Они не знали, что их охраняет воля железного Рено, и трепетали ночами, когда рыцари разжигали костры во дворе и с дикими криками прыгали через пламя, размахивая боевыми топорами.

Граф просто пил и пил, не задаваясь вопросом, что будет, не интересуясь реакцией Саладина на наглое похищение своей ближайшей родственницы.

Он не рассматривал эту свою добычу, не сделал и шага к башне, а ждал. Пил и ждал.

Первым, как ни странно, до его убежища добрался отец Савари. Стремясь реабилитировать себя в глазах нового руководства ордена иоаннитов, он вызвался сам попробовать вразумить Рено. Когда графу сообщили о столичном госте, он лежал на лавке возле стола со следами круглосуточного пира.

— Наконец-то, — пробормотал граф.

Ожидание вымотало его, и он хотел, чтобы что-то произошло.