Цитадель тамплиеров

Когда с вершинки
Ольхи слетает лист,
Дрожат тростинки,
Крепчает ветра свист,
И в нем солист
Замерзнувшей лощинки —
Пред страстью чист
Я, справив ей поминки.
Мир столь прекрасен,
Когда есть радость в нем,
Рассказчик басен
Злых — сам отравлен злом.
А я во всем с судьбой,
С судьбой своей согласен:
Ее прием
Мне люб и жребий ясен…

Изабелла не пыталась вникнуть в то, что поет старик, мысли ее пребывали не здесь.

Едва ль подсудна
Она молве людской,
Где многолюдно,
Все речи — к ней одной,
Наперебой;
Передает так скудно
Стих слабый мой
То, что в подруге чудно.
Песнь, к ней в покой
Влетев, внушай подспудно,
Как о такой Арнауту петь трудно.

— Я не все поняла, — сказала принцесса, когда трубадур опустил лютню, — но мне стало грустно. Если бы на моем месте была сестра, она бы, наверное, разрыдалась.

Трубадур поклонился.

— Я предупреждал вас, Ваше высочество. Эти слова и звуки выпевает мое сердце, а над сердцем никто не властен и бесполезно ему противиться.

Арнаут Даниэль был покорен Изабеллой. Сказав, что она не все поняла в его простенькой песенке, Изабелла польстила ему как нельзя более. Она подумала, что в ближайшие месяцы он не сбежит из Яффы.

Трубадур удалился с первого плана, удовлетворенный.

— Теперь — чудовище, Данже.

Появился Реми де Труа. Одет он был не в сутану, а в наряд, приличествующий столичному повесе, и вести себя собирался соответственно. Не было ничего проще.

Он предстал перед принцессой, как бы понятия не имея о ее фиаско или не желая этого знать. Его речь была изысканна. Принцесса спросила:

— Так вы из лангедокских Труа, и давно прибыли в Палестину?

— Недавно, Ваше высочество, но успел побывать у Гроба Господня и осмотреть Святой город.

Стало быть, о последних событиях осведомлен. Чрезмерная, наигранная изысканность рыцаря и понравилась Изабелле, и насторожила ее. Ей было лестно, что к ее двору прибился некто, умеющий себя вести и мыслящий благородно, но в последнее время ее окружали лишь проходимцы, обжоры, тупицы… И появление такого вот шевалье де Труа можно было счесть подозрительным. Конечно, он страшен. Такие люди бывают интриганами. Но, может быть, его приезд в Яффу — признак того, что меняется расположение звезд в высших сферах?

В любом случае, решила принцесса, шевалье де Труа следует приблизить и обласкать. Он подозрителен, так пусть уж будет на глазах.

— И какой вы нашли Святую землю? Не обманула ожиданий?

— Ваше высочество, предпочитаю не иметь ожиданий, которые можно обмануть.

Принцесса улыбнулась. Шевалье не желает погрязнуть в трясине светской беседы.

— Тогда, может быть, скажете, надолго ли вы в наших краях?

— Не знаю, как и сказать. Равно и о том, не вредит ли мне, северянину, здешний жаркий климат? Вы, Ваше величество, собираетесь это узнать?

Изабелла подняла брови. Однако!

— Вижу, не любите вы болтовни. Хотя поначалу пели не хуже нового трубадура. Теперь я думаю, что вы в Яффе не зря, а по делу.

Поклон де Труа порадовал бы любого церемониймейстера.

— Ваше высочество, я буду искренен, но искренность моя — только для ваших ушей. Не хочется обижать господ…

Принцесса помедлив, сделала жест, и все нехотя удалились, сгорая от любопытства.

— Негр с опахалом не знает латинской речи?

— Вы угадали.

— А это? — де Труа указал на карлика.

— Это — всего лишь Био, я привыкла держать его при себе.

— Не смею покушаться на ваши привычки, но боюсь, что вы прикажете его удушить, когда наша беседа закончится…

Био заныл, как ребенок. Изабелла разжала пальцы, и он уполз.

— Надеюсь, теперь все?

— Да. Я ехал в Яффу не для того, чтобы посетить ваш блестящий двор. Еще в Лангедоке, узнав о достоинствах принцессы Изабеллы… Но оставим это… Короче, помимо целей благочестивых, в Святую землю меня вело желание повидаться с рыцарем Рено из Шатильона.

Изабелла гневно побледнела…

— Вы вправе сердиться, но бесцеремонность, с какой я вторгаюсь в эту область, — это бесцеремонность врача…

— Что вы болтаете?! Какого врача?! Если вы решили быть бесцеремонным, то извольте быть хотя бы понятным.

— Я застал графа Рено в ужасающем виде. На недавней охоте конь понес графа и вышло так, что граф грянулся оземь и сутки был без сознания.

— Вы хотите сказать, что Рено Шатильонский выпал из седла? — недоверчиво усмехнулась Изабелла.

— Нет лошади, какая могла бы сбросить такого рыцаря. Но подвела подпруга. Однако важно не это, а что говорил граф в бреду… — Де Труа замолчал и принцесса не выдержала.

— Что же он говорил?

— Что любит вас. И повторил сто раз, как молитву. И что вы разлюбили его. Вот тут я молчу, не смея вторгаться в столь деликатные сферы.